Откуда-то издали долетел самоуверенный, хозяйский вопль рысии растаял, запутавшись в темной стене сосен. Зверь не чувствовал хода времени,перемены для него заключались только в том, что люди приносили с собой иные,новые шумы. Существо, которое воспринимает мир исключительно череззвуки, – привычно представил Снерг сюжет. Нет, оно не слепое от рождения –у них там не слепнут, у них вообще не бывает глаз. Подходит? Вполне. Пустьостанется в запасе до того времени, когда я устану делать фильмы и стану писатьфантастические романы. Вот только устану ли я когда-нибудь снимать?

Снерг сел в элкар и повел машину вверх по отлогому склону.Миновал гребень, перевалил на ту сторону и медленно стал спускаться в обширнуюдолину. С трех сторон ее замыкала тайга, косо пересекала узенькая,отблескивающая светлым серебром речка, и там, у излучины, Снерг увидел огни,прибавил скорость. Фары он не включал – не хотел мешать репетирующим, да илунного света вполне хватало, он отчетливо видел полдюжины выстроившихсяполукругом мобилей, и рядом с ними – словно бы кусочек солнечного дня,перенесенного сюда с другой стороны планеты, где в этот час был день. Полусферасвета, и в ней зеленели иные, не сибирские, деревья, зеленела трава, гулялилюди. До Снерга донеслись звуки старинной музыки.

Он подъехал к крайнему мобилю, остановил элкар, тихонькопритворил дверцу, тихонько прошел к месту, откуда мог все видеть и никому немешать.

Спиной к нему на раскладном стульчике, ссутулившись,подперев кулаком подбородок, сидел человек в черных брюках и черном свитере.Левее, у аккуратной шеренги мигающих синими, зелеными и алыми лампочкамиприборов сосредоточенно склонились еще пятеро, и тут же, как равноправный, нетребующий опеки член коллектива, беззвучно работал, светился дюжиной окошечек,не уступающих в замысловатости калейдоскопу соцветием красок, компьютер сцены«Байкал», правда, так его никто не называл – люди театра по бог знает кемзаведенной традиции именовали компьютер Мельпоменом. Справа от человека вчерном выстроилась подчиненная Мельпомену аппаратура, давно сменившаяархаические прожекторы и ставшая в современном театре привычнее, чем занавес. Всвое время Снерг начинал с фильмов о театре и с тех пор неплохо разбирался впостановочном хозяйстве.

Он высмотрел и себе стул-разножку, тихо устроился поодаль истал смотреть.

Зеленого луга уже не было. Перед ними была комната безодной, обращенной к зрителю, стены, старинная комната с высокими сводами,жилище ученого – большой глобус с непривычными для глаза, словно неумелонарисованными ребенком очертаниями материков (Америка узнавалась с трудом, аАвстралии с Антарктидой не было вовсе), на полках, густыми рядами облепившихстены до высоты поднятой руки, – огромные книги в траченных мышами кожаныхпереплетах, увесистые неуклюжие реторты и какие-то банки. Бледная широкаяполоса лунного света косо легла поперек комнаты, наполовину всосанная витражнымстрельчатым окном. Освещала комнату не она, а багровое мерцание – оно вытекалоиз щелей, тянулось к стенам полосами багрового тумана, скрепленногоблестками-искорками, бережно овеивало фигуру в мантии бродячего схоласта ичерном квадратном берете, наконечниками стрел нацеливалось на старика в тяжелойроскошной одежде. Это было красиво и немного жутковато – самую чуточку.

Старик шевельнулся в кресле с высокой спинкой:

– По специальности прозванье вам дается:

дух злобы, демон лжи, коварства – как придется.

Так кто же ты?

– Часть вечной силы я, – схоласт отвесил поклон,торжественный до иронии:

Всегда желавшей зла, творивший лишь благое.

– Кудряво сказано; а проще – что такое?

– Я отрицаю все, и в этом суть моя.

Сказал Мефистофель с улыбкой, удивительным образомотстраненной от земных эмоций и чувств. Щупальца багрового тумана колыхнулись,словно подтверждая его слова, придвинулись к Фаусту, сплелись сетью за спинкойкресла, готовые опутать, задушить, если будет на то воля хозяина. А хозяинбросал и бросал все отрицающие фразы, быть может, стараясь убедить в своейправоте прежде всего самого себя, доказать себе, что не ошибается и служитистине.

Снерг быстро узнал Фауста, хотя его лицо изменили парик ибиогрим, – Кирилл Новицкий. Мефистофеля он узнал сразу – прекрасноеженское лицо, черные волосы до плеч, мягкая пластика, темные, как-то странноблестевшие глаза.

«Снова Влад кого-то эпатирует, поручив роль дьяволаАлене», – подумал Снерг, покосившись на неподвижного режиссера –казалось, Шеронин и не дышит.

Влад Шеронин был, бесспорно, выдающимся и весьма известнымрежиссером, но эта нехитрая аксиома оставалась лишь первой ступенькойлестницы – мало кто мог связно объяснить, куда она вела и откуда. Онпостоянно экспериментировал, находил оригинальные интерпретации миллион разинтерпретированной классики, применял в спектаклях самые неожиданныетехнические достижения эпохи, искал новые формы режиссуры или вовсе выводил изигры самого себя, режиссера, писал пьесы, выступал по Глобовидению какисполнитель песен на свои и чужие стихи, и, как это обычно бывает, экспериментывызывали самые полярные отзывы – одни хвалили взахлеб, другие неистовствовали вотрицании.

Последний скандал случился в прошлом году, когда Шеронинставил «Гамлета». Он пригласил Неверару, одного из лучших психологов планеты,Неверару загипнотизировал актеров и на три часа заставил их забыть двадцатьвторой век – они стали древними датчанами, персонажами трагедии.

Эффект поразил, кажется, и самого Шеронина. Нет, актеры нетак уж далеко отошли от текста, хотя доля импровизации была значительной – ноэто было что-то страшное и чарующее, пугающее то ли непривычностью, то линеподдельностью. В Эльсинор ворвалось само прошлое, на Землю вернулисьумершие тысячу лет назад люди. «Датчане», даже скрупулезно следуя тексту,играли, по сути, совершенно иную пьесу. Слова и поступки оставались прежними, апобуждения, толкавшие к этим словам и этим поступкам, философия, внутренний мири подспудные мысли героев вылились в тысяча первую интерпретацию, непохожую навсе предыдущие – потому что пьесу не играли актеры, никто не играл, на сценежили древние датчане. Битва критиков, театралов и шекспироведов загремела, вобщем, по привычным канонам, не менявшимся за столетия, но неожиданно этотэксперимент заинтересовал психологов, историков психологии и философов – теутащили казус в свои вотчины и там использовали на благо своих наук вдискуссиях и разработках, уже не касавшихся театра и драматургии и плохопонятных дилетантам. Снерг сделал отличный фильм, именно тогда в его жизньвошла Алена, а Шеронин чуточку недоумевающе раскланялся перед благодарившимиего учеными и стал работать над очередным синтез-экспериментом.

Снерг поднял голову – все кончилось, Шеронин встал и махнулрукой:

– Конец. Всем – спасибо.

Тоненько просвиристел Мельпомен, и комната исчезла, унесласьв прошлое, растаяло багровое мерцание, в лунной тишине осталась таежная долинаи два человека в старинных одеждах вернулись в двадцать второй век из притчи охитром черте, замыслившем перехитрить самого себя. Операторы, тихоперебрасываясь профессиональными терминами, выдергивали из земли треногиприборов. Снерг негромко похлопал в ладоши – из уважения и чтобы дать знать осебе.