Знаки, знаки… Обидно, что они, долгожданные, достались вмомент «мертвого штиля», в полосу неудач и тревожной неизвестности. Но как бытам ни было, а таскать их в кармане в знак протеста против упрямства Вселенной– вовсе уж глупое мальчишество…

Панарин прикрепил знаки над левым нагрудным карманом, встали вразвалочку побрел куда глаза глядят. Спать не хотелось, неотложным делам,которыми стоило бы заняться в этот предрассветный час, пока неоткуда взяться, ине имеет смысла призраком бродить по улицам, вспугивая влюбленных. Можно быловзять вертолет и отправиться куда-нибудь на пляж – он любил летать ночью надпланетой, забираться подальше от поселка. Но сейчас и этого не хотелось. Подумав,он отправился в «Приют гиперборейцев» – центр отдыха и развлечений назвали такв первый год строительства поселка. В те времена это казалось ужасноостроумным, все тогда были убеждены, что пройдет несколько месяцев, год от силы– и Эвридика станет полустанком на длинной дороге, а название останется каккурьез.

Курьезом оно так и не стало, с беспощадной меткостьюнапоминая все эти годы, что Эвридика, как и другие восемь планет, гдерасположены полигоны Проекта, остается обиталищем гиперборейцев, краемОйкумены, границей доступного человеку космоса…

Панарин минут за десять добрался до площади Эвридики.Площадь была круглая, разрезанная дорожками по радиусам, как именинный торт, наклумбах росли местные цветы, а в центре стояла золотая статуя. Девушка в хитонепростирала руки к звездам – никто в свое время не мог предугадать, что еепоза вместо порыва к неизведанному станет олицетворять грусть, тоску понедоступному.

Неподалеку от входа в «Приют» стоял самый обычный дорожныйуказатель – но стрелка показывала в небо, и на ней было четко выведено:ВСЕЛЕННАЯ. Знак был одного возраста с «Приютом», даже чуточку старше – егопоставили, не закончив строительства здания. Так он и стоит шесть лет – убратьего было бы неверием в собственные силы, никто не мог на такое решиться, и знакмозолил глаза памятником скороспелым надеждам, но на него как-то привыкли несмотреть…

В ресторане, куда вошел Панарин, сидели человек двадцать.Сутки здесь длились двадцать два земных часа, и три тысячи обитателей Эвридикиимели возможность жить в нормальном, почти земном ритме. Но порой такаявозможность существовала лишь чисто теоретически. По графику, не совпадающему споявлением на небе солнца или трех лун Эвридики, сплошь и рядом приходилосьжить сотрудникам Проекта, работникам космодрома, изучавшим планету ученым.Постоянно кто-нибудь спал днем, бодрствовал ночью. Более-менее упорядоченноебытие отличало только сотрудников здешнего отделения туристического бюро«Галакс» – еще одно гордое название из длинного списка когда-то необдуманнозаготовленных впрок.

Панарин знал всех сидевших в зале – старожилы, они его тожезнали. И наверняка знали уже о провале очередного эксперимента и гибели«Лебедя», но никто не подошел с вопросами – местная этика, неписаный кодекс,запрещающий с бухты-барахты интересоваться чужими неудачами.

Горели почти все светильники, но, на взгляд аборигенов, взале было тем не менее мрачновато – не работали телестены, установкисветомузыкальных эффектов и прочие придумки, призванные сделать часы вечернегоотдыха веселее и насыщеннее, а за стойкой не было бармена Рамиреса, поэтакоктейлей, которого в свое время на коленях умоляла не покидать Землю всяГавана и все когда-либо бывавшие в Гаване туристы. (Хотя любивший описывать эторасставание Рамирес мог и ошибиться при подсчете на десяток тысяч провожающих,те, кто отведал его коктейлей, ему, в общем, верили.)

Панарин не спеша расправлялся с шукрутом. Остальные тожебольше ели, чем разговаривали, – здесь сидели несколько сменившихся сдежурства космодромщиков, биологи, только что вернувшиеся из очередного походаза двести километров в тамошние заболоченные джунгли, энергетики, двоематематиков, и здесь спорившие о чем-то профессиональном – они то и делохватались за карманные компьютеры, как за шпаги, а на столе у них стоялвидеофон, настроенный на пятую программу Глобовидения, предназначавшуюся дляВнеземелья. Видимо, они ждали результатов очередной научной дискуссии – одногоиз десятков локальных тайфунов, то и дело незаметно для непосвященныхпотрясавших круги тех или иных узких специалистов. «Лебедь» тоже был такимнезаметным тайфуном – погиб еще один корабль Проекта, человеческих жертв нет,эксперимент закончился провалом. Вот и все, что скажет дикторГлобовидения, – а что тут еще скажешь?

Новенькими были, пожалуй, только две девушки за одним изближайших столиков, да единственная шумная компания, разместившаяся у фонтана.Математиков явно не радовали шумные соседи, но Панарин, по правде говоря,предпочел бы, чтобы зал звенел веселым гомоном – в нем порой не так уж труднорастворить грустные мысли.

Панарин приподнял бокал, словно чокаясь с невидимымсобеседником – за помин души «Лебедя», успевшего совершить всего пять полетов,считая и тот, из которого он не вернулся. За помин души…

– Пьете с человеком-невидимкой?

Панарин поднял глаза. Перед ним стояла та, темноволосая,из-за соседнего столика. Блондинки там уже не было.

– Ну да, – сказал Панарин. – Невидимки у насводятся. И привидения. Город наш молодой, но привидения водятся. Прилетели«зайцами», надо полагать.

Панарин подумал, что, согласно литературным штампам, ондолжен сейчас смотреть сквозь нее отсутствующим взглядом и говорить грустныеслова о провале очередной серьезной мужской затеи и обуревающей его печали. Ноэто было бы форменным идиотством. Грустными словами не поправишь дела, агрустные мысли можно преспокойно оставить в себе…

– Садитесь, – сказал Панарин. – Чтоновенького на Земле, вы ведь только что оттуда?

– Ну да, вы же наверняка знаете всех местных…

– Деревенька наша небольшая, – кивнулПанарин. – Вообще-то, согласно политесу, я должен уверять вас, что васпросто невозможно не заметить, независимо от того, сколько нас здесь живет инасколько хорошо мы знаем друг друга. Так вот, – вас просто невозможно незаметить.

– Ну, спасибо, – она откровенно разглядывалаПанарина. – Что у вас случилось?

– Почему вы так думаете? Может быть, я просто стараюсьпроизвести на вас впечатление романтической мрачностью?

– Плохо верится. Когда вы зашли, вон тот парень сказалсоседу, что Тимка Панарин опять как туча, значит, снова они мордой в стену…Ничего, что я цитирую дословно?

– Знают наши Эвклиды толк в изящной словесности, –проворчал Панарин. – Лучше бы теорему Ферма решили наконец, который векбьются… Ничего особенно плохого у меня не случилось – просто-напросто погибкорабль. Это у нас случается…

– Тим – это от Тимофея?

– Тим – это просто Тим.

– Меня зовут Ирена. Вам только что присвоили командора?Знак есть, но на куртке нет соответствующего шеврона.