– Разгон продолжается.

Станчев сидел слева от него, Рита Снежина – справа и позади,за вынесенным на середину рубки «ласточкиным хвостом» пульта энергетическихволноводов. Перед ними антрацитово поблескивал экран, черный круг почтитрехметрового диаметра. Альтаир, льдинка с голубиное яйцо величиной, сиялхолодным белым огнем, россыпь звезд похожа была на искристый иней,посверкивающий на ветвях невидимых деревьев. Неподвижные звезды. Черныйколодец, в который могут провалиться дерзкие надежды, смелые планы, насчитывающиенесколько столетий от роду…

– Выход в зону свободного полета. Время принятиярешения.

– Начать вход в гиперпространство, – сказалПанарин. – Управление передаю ко-пилоту.

Он убрал руки с пульта, чтобы отчуждение было полным,откинулся на мягко-упругую спинку кресла. Ему хотелось на этот раз представитьсебя пассажиром, сторонним наблюдателем следить за действиями экипажа. Не такаяуж гениальная задумка (все равно ничего не удастся понять), но она вносит хотькакое-то разнообразие в программу, а всякое разнообразие руководством Проектатолько поощрялось.

Серебристая полусфера рубки, строгие линии белых пультов,той фигуры в голубых скафандрах – рациональный аскетизм. И одно-единственное«постороннее» – игрушка, рыжая лохматая собачка, прикрепленная присоскоймеж двух овальных экранов. Пережитки живучи, и некоторым из них летная братияследовала до сих пор.

– Начинаю вход, – сказал Станчев.

Звездный планктон, усыпавший экран, менял облик – белыеискорки дрожали, расплывались, словно Панарин смотрел на них сквозь залитоедождем окно; потом от звезд, перекрещиваясь и сплетаясь, протянулисьтонюсенькие белые волоски, волоски разбухали в ниточки, ниточки в жгуты, жгутыв канаты, экран затянула белая сеть, сплетенная без складу и ладу спятившим илипросто недобросовестным мастером, осколочки черноты уменьшались, истаивали; воти Альтаир растворился в белом мерцании, и молочное сияние залило весь экран,целиком.

Тело, мозг, сознание пронзило испытанное сотню раз, но неставшее от этого понятным и привычным ощущение, которое нельзя было описать нис помощью слов, ни с помощью уравнений. Очертания пультов на миг диковинноисказились. «Лебедь» входил в гиперпространство.

Входил – и не мог войти. Словно пущенный с силой мяч ударилв сетку, и она покорно прогнулась сначала, но тут же упруго отбросила мячназад.

– Инженер! – Станчев через плечо Панарина искосаглянул на Риту.

Она склонилась над своим пультом, и тотчас отреагировалидатчики – мощные излучатели, висящие в пустоте на границе полигона огромныерешетчатые чаши, похожие на исполинских радиолярий, метнули вслед «Лебедю»идеально прямые невидимые лучи. По волноводам хлынул поток энергии, пополнявшийоскудевшие запасы «Лебедя».

Бесполезно. Мощность, которой они сейчас располагали,вчетверо превосходила требуемую для гиперскачка – и никакого результата.

«Ну давай, давай…» – шептал про себя Панарин.

Экран молочно белел. Притекавшая к ним энергия тут жеуходила в никуда без всякой пользы. На обычном корабле киберы давно подняли быуже бесстрастную панику и блокировали энергоемкости, но «Лебедь» был способенна многое. Правда, и у него, как у любой машины, был свой предел прочности.

– Накопление – и на форсаж, – сказал Панарин.

Затея, надо сказать, была рискованная – накопитьмаксимально возможный запас энергии, отключиться от волноводов и вложить всесилы в отчаянный рывок. Такое мало кто пока делал, но следовало испробовать иэто – коли уж попытки войти в гиперпространство, равноускоренно наращиваямощность, успеха не принесли.

– Энергоемкости на пределе.

– Отключиться от волноводов, – сказал Панарин.

– Есть.

– Форсаж!

Желтые, голубые, алые индикаторные полосы протянулись во всюширину окошечек и застыли, пульсируя. Панарин сжал подлокотники, чтобы руки нетянулись к пульту – ему просто не было необходимости помогать Станчеву, тоттоже не был новичком. Как правило, командир-испытатель берет управление лишьтогда, когда подступает настоящая опасность.

Густым басом взвыла сирена, рассыпался пригоршней упавших накаменный пол монет дребезг нескольких звонков. Автоматика безопасностисуществовала на «Лебеде» едва ли не в чисто символической форме и, коли ужподнимала тревогу, – оставалось разве что взывать к господу богу. Или кспасателям, поскольку они ближе.

Свет в рубке погас, россыпь разноцветных огоньков заполнилаее колышущимися причудливыми тенями, невидимые лапы рванули Панарина за плечивверх, почти выдрали из кресла, так, что ремни натянулись в струну. И тут же теже лапы толкнули назад.

– Беру управление! – крикнул Панарин. –Уходим на плюс. Волноводы, до накопления!

Собственно, ничего непоправимого или страшного не случилось– просто-напросто «Лебедь» отдал прыжку все запасы энергии, емкости разряженына девять десятых. Ничего страшного в этом не было, процесс возвращения вобычное пространство, «уход на плюс» особых трудностей не представлял – мячвсегда исправно и послушно отлетал от сетки.

Всегда, но не теперь. Рита подключила резервные мощности, ипод потолком вновь вспыхнули лампы. Панарин дал конвертеру полную тягу,молочная муть экрана подернулась черными пятнышками – первыми сигналами началаперехода в обычное пространство, – и вновь погас свет, колыхнулись ломаныетени. Толчок, другой, что-то непостижимое парализовало волю, растворило в себе,и несколько то ли секунд, то ли веков не было ничего – верха и низа, корабля иВселенной, личности и мыслей…

– Энергия по волноводам не поступает, – услышалПанарин голос Риты, и с его головы словно свернули непроницаемый мешок, вернувзрение и слух.

Снова отчаянная дробь звонка – нарушена связь междуконвертером и питавшими его энергоемкостями, та самая, трижды продублированнаясвязь.

«Невероятно, – успел подумать Панарин, – в такихслучаях остается только крестить нечистую силу…»

За всю историю кораблей Дальнего прыжка ничего подобного неслучалось. Назад, в обычное пространство, они не вышли. Экран… Экран сталхолодно-белым, был усыпан черными крапинками, повторявшими расположение звезд,каким оно было перед броском в гиперпространство, а там, где положено находитьсяАльтаиру, чернело пятно величиной с голубиное яйцо. «Негатив, – подумалПанарин, – совсем как негатив… Зазеркалье какое-то…»

– Это где же мы есть? – охнул Станчев и что-топротараторил по-болгарски.

Панарин молчал – некогда было разговаривать. В работеиспытателя, несмотря на частые столкновения с чем-то новым и непонятным,случается один раз в жизни и такое – то, что в своем кругу, где нет нуждыосторожничать в выражениях, именуется чертовщиной. Бывает новое и неизвестное,а бывает и чертовщина. Как в данный момент. И вся ответственность теперь лежитна командире…