— Анна, ты нас не познакомила.

— Ой! Пан Грошек, — представила она Волшебника, — А это — Шелест, новый член нашей труппы.

— Анна, — ещё строже сказал пан Грошек.

— Селестин.

— Вот! — торжественно сказал Волшебник. — Имена — это, пожалуй, единственная ценность, которую мы проносим с собой через всю жизнь. Можно отнять одежду, имущество, родных, всё что угодно! Но имена остаются с нами.

Он замолчал и рассеянно заморгал под взглядом Анны.

— Ну да чего это я… Ты права, моя дорогая, пока обойдёмся без дискуссий. Спустимся вниз, — он лукаво посмотрел на меня, — в подземную башню. За прилавком посмотрит Соня.

— Он любит учить людей, — заметил я шёпотом, глядя на прямую спину Волшебника. — Если бы он не был, ну… торговцем, я подумал бы, что он учитель.

— Пан Грошек преподаёт в местном университете. Историю. Я бы с удовольствием у него училась, если бы училась где-нибудь вообще.

— А как же тогда вот это всё? — я кивнул на прилавок с книгами и всякими безделушками.

— Считай, что это его хобби. Так же как у Кости гитара, а у Джагита — философия. У пана Грошека есть и дом, и семья, и дети, но летние месяцы он живёт здесь. Хотя настоящее его хобби ты ещё не видел, — она заговорщески мне подмигнула.

Среди развалов книг перед нами открылось отверстие канализационного люка.

— Спускайтесь, — сделал приглашающий жест Волшебник, — будьте как дома.

Вниз, в мягкий дрожащий свет, вела винтовая лестница с холодными ступенями-перекладинами. Я спустился первым, огляделся, моргая и ресницами разгоняя налипающий на глаза полумрак.

Мы оказались в небольшом помещении. Три стены были выложены кирпичной кладкой, поросшей коричневой бородатой паутиной. Четвёртая огорожена решёткой, а за ней виднелась более свежая кирпичная кладка. Посреди комнаты с высоты стола разгоняла тьму электрическая лампа в виде шара. Шар сиял в темноте, и мне представилось, как Волшебник глядит в него, обозревая с высоты птичьего полёта ночной город. Если назвать сваленные наверху в кучу книги, сувениры и ещё гору всякой всячины беспорядком, то чтобы описать то, что творилось сейчас перед нашими глазами просто не находилось слов. Желтоватые отсветы бродили среди мешковатых фигур. Вначале мне показалось, что комнатушка полна людей. Потом глаза донесли до меня, что это всего лишь развешанная на плечиках одежда. Но в таких количествах, что складывалось впечатление, будто попал не в башню Волшебника, а в дом какой-то сумасшедшей модницы. У меня закружилась голова. Одежда (или лучше, наверное, сказать костюмы) пестрила яркими цветами. Картину дополняли маски, какие-то сумочки, пояса и прочие детали нарядов, развешанные по стенам или грудой сваленные на полках.

Я повернулся к Анне.

— А пан Грошек случайно не цыганский барон?

— Скорее, наш, цирковой. Без его баронства и покровительства мы были бы серыми и невзрачными, и нас бы закидали тухлыми помидорами. Я надеюсь, этого не случилось с Акселем, пока мы тут ходим.

Спускавшийся следом пан услышал и улыбнулся в усы.

— Многие думают, что перед каждым праздником у меня одевается весь город. Если бы это было так — вам бы досталась только моя ночнушка.

Между вешалками у дальней стенки чернели кровати, а рядом с ними примостился обогреватель, напомнивший почему-то Джагитова удава. Веяло, несмотря на обилие одежды, приятной свежей прохладой, так что, если закрыть глаза, можно представить, что находишься не в городской канализации, а высоко над землёй, возле горного озера.

— Зелёный чай? К сожалению, ничего кроме чая я предложить не могу. Мы с Соней здесь довольно аскетично живём.

Не дожидаясь ответа, Волшебник поставил чайник на огонь.

— Значит, вы снова пришли взрывать город своим якобы искусством, и отвлекать порядочных граждан вроде меня от работы, — сурово сказал он.

От неожиданности Анна засмеялась.

— Вы прекрасно знаете, что тут и кроме нас полно соблазнов. Вы видели этих живых статуй? На них можно пялиться бесконечно!

— А ты, молодой человек, — внезапно обратился пан Грошек ко мне, — неужели и правда предпочёл такую вот кочевую жизнь учёбе и сытой красивой жизни? — он подёргал себя за бородку. — Возможной.

— Я из Пинзова. Из приюта. Наши ребята, которые уже взрослые, работают на песчаном карьере или учатся на водителей или почтальонов. Я бы не стал профессором, как вы. И путешественником бы не стал. Кроме того, мне там жутко надоело.

Я внезапно почувствовал, что мой голос звенит как натянутая струна. А вдруг он захочет вернуть меня обратно? У профессора истории наверняка есть какие-нибудь связи, например, в полиции. Я ведь убежал незаконно.

— Как складно говоришь, — удивился Волшебник и приблизил свое лицо к моему. — Может быть, тебя похитили?

Я так растерялся, что уставился на него с открытым ртом. Анна давилась хохотом и издавала невнятные звуки в кулачок.

— Нет, я это сам… мы… ну, с моей собакой хотели повидать другие города. А тут бродячие артисты, они как раз ехали на фестиваль… и тигр с ними… я научусь жонглировать и тоже буду выступать… Да не похищал меня никто!

— Я понял! — замахал руками Волшебник. — Ты напомнил мне моих студентов на лекции. Они так же мямлят, когда их спрашиваешь, чем закончился третий крестовый поход. Избавь меня от этих мрачных воспоминаний, хорошо? Я уже понял, что тебя никто не похищал. Налей-ка лучше нам чаю, чайник как раз закипел.

От чая, разлитого по чашкам, тоже пахло прохладой и спокойствием, хотя чашка исходила горячим паром, и я с удовольствием опустил в неё нос. Анна и пан Грошек негромко разговаривали, прихлебывая чай. Перемыли косточки Акселю и Джагиту, и углубились в воспоминания, из которых я заключил, что цирк приезжал в Краков раз двадцать как минимум.

Слушая пана Грошека, я разглядывал потолок. Оттуда шёл ровный неясный гул, обрывки звуков с поверхности, на нем змеились и блестели водяными каплями трубы.

Я быстро ополовинил чашку, осмелел (прямо сейчас меня в полицию сдавать никто не собирается) и принялся разгуливать между рядами одежды, рассматривая причудливые маски, страшные или смешные, чувствуя кончиками пальцев колючую шерсть, сухой лён и нежный, скользящий между пальцами, шёлк. И когда в разговоре наметилась пауза, спросил:

— Где вы всё это берёте?

— Покупаю. Вымениваю на рынке на какую-нибудь безделушку. Или, если есть кусок ткани и интересная идея в голове, шью сам. Иногда приходится работать с кожей или деревом, или даже с бумагой — маску сотворить не так-то просто.

— Он мастер, — вставила Анна.

Волшебник пожевал губами.

— Итак, чем вы собрались потрясать публику в этот раз?

И не дожидаясь ответа, двинулся к вешалкам.

— У меня тут есть кое-что новенькое. Только позавчера обменял у одного пана эту маску на старый «додж» без колёс, тот, что стоял у меня в гараже. Тот пан когда-то интересовался культурой американских индейцев, да что-то в них разочаровался. А зря, скажу я вам, очень богатая традициями культура… Думаю, Аксель будет в восторге.