допил водку не закусывая и мрачно поглядел на незнакомца. Тот ждал ответа: вопрос был не риторический.

— Да как и сейчас примерно, — буркнул Волохов. — Может, повысят до старшего менеджера. Кредиты выплачу. Сын вырастет, школу окончит. Может, слезет с шеи и работать пойдёт.

— Да ты оптимист, я смотрю. — Сарказм в тусклом голосе незнакомца еле чувствовался. — Через десять лет не будет здесь никакой работы. Будете с сыном в электронных ошейниках ББД-шную белковую пасту жрать и трястись, как бы соцрейтинг не обнулили. А через двадцать… Ладно, не буду совсем уж тебя запугивать. Спрашиваю последний раз. Берёшь?

Дима перевёл дыхание и кивнул. Сердце болезненно забилось. Незнакомец накрыл его ладонь своей сухой ладонью, вложил холодного, гладкого каменного паука. Предупредил:

— Сейчас будет странно, не бойся.

Но Волохов всё равно дёрнулся и чуть не завопил, когда каменная тварь ожила и начала… даже не копошиться, а вкапываться, втираться в его ладонь, как та многоножка из «Матрицы» в пупок Нео… нет, было совсем не больно, только страшно и очень щекотно. Всё быстро кончилось. Паука больше не было, даже инородное тело внутри не чувствовалось — только сквозь кожу проступало что-то тёмное, как заживающий синяк. Дима тяжело дышал и в ужасе смотрел то на свою руку, то на незнакомца, в облике которого ему вдруг почудилось что-то… знакомое.

— Я тебя где-то видел, — пробормотал Волохов.

— Неважно. — Тот нервно огляделся и ссутулился, пряча голову в плечи. Заговорил быстрее: — Всё, тебе пора. Давай. Вообрази свой мир мечты и сожми кулак.

Дима решительно изгнал из мыслей сомнения. Вообразил. И сжал.

Тёплый ветер зашумел в ушах, порывисто овеял всё тело.

Волохов зажмурился от полуденного солнца. Приоткрыл глаза. Совершенно голый, он стоял на утёсе высоко над озером, над долиной во всю ширь горизонта. Босые ноги тонули во мху. Озеро сверкало под солнцем и змеилось между синими горами, тянулось за горизонт, таяло в солнечно-голубой мгле.

Горы спускались к воде плавными складками холмов. Вершины холмов венчали белокаменные замки — зубчатые короны стен, свечи башен, горящие золотом шпили; под замками — черепичные россыпи предместий, густая зелень садов, лоскуты полей, мосты, мельницы. Двухмачтовый корабль под раздутыми ветром парусами шёл мимо замка, переваливаясь с волны на волну; на трепещущем кливере синела эмблема — трёхкрылый диск. Солнце пекло. Воздух был такой свежий, что кружилась голова и перехватывало дыхание.

Всё это казалось сном. Дима всё ещё не мог поверить, что он действительно перенёсся в другой мир, что он свободен… вот сейчас разожмёт кулак, и это прекрасное наваждение развеется, он снова окажется за пластиковым столиком чебуречной… Разжал. Не развеялось. Всё было по-настоящему.

Волохов пошёл прочь, вниз по тропинке, петлявшей по лесу из незнакомых смолистых деревьев с тёмно-золотистой корой и широколапчатой хвоей. Лес или запущенный парк? В подлеске белели покосившиеся обелиски и статуи, тропа на крутых спусках переходила в ступени из отороченных пурпурным мхом мраморных плит. Содрогаясь от паники и восторга, Дима всё быстрее бежал по тропе. Солнце снова ударило в глаза: лес кончился.

Тропа вывела к галечной бухточке под отвесной стеной утёса. Здесь сушились на шестах сети, лежали вверх дном длинные просмолённые лодки с изогнутыми штевнями в виде рыбьих хвостов. Смуглый молодой парень в смешных полосатых шароварах, кожаной безрукавке и совсем уж клоунском красном беретике вытаскивал лодку на берег. Они с Волоховым увидели друг друга.

Глаза у рыбака округлились. Он присел и… то ли заговорил, то ли засвистел и защёлкал языком, подражая птичьему пению… Нет, это был язык. Определённо язык. От ладони, внутри которой скрывался чёрный паук, по Диминой руке поползла холодная щекотка. Она добралась до плеча, перетекла на шею, проникла в голову — и, не понимая ни слова, Волохов каким-то невероятным образом воспринимал смысл:

— Кто ты такой? Ты человек или дух/бог/призрак? Где твоя одежда?

И Дима вдруг почувствовал себя очень уверенно. Он откуда-то знал, что надо делать. Он расправил плечи, властно вытянул руку в сторону рыбака, сформулировал про себя, что хочет сказать — и смысл как-то сам перелился в слова, и язык защёлкал и засвистел, по-птичьи выпевая чужие фразы:

— Подчиняйся! Подчиняйся! Отдай мне свою одежду!

И рыбак с остекленевшими глазами принялся стаскивать безрукавку.

Дима не сдержал счастливой улыбки. Значит, незнакомец не соврал. Кто бы они ни был, чего бы ни добивался — сверхспособность работала.

* * *

Сорок лет спустя Солнцебог-Император Димитрий Величайший, Основатель, Сотрясатель и Благодетель, Ужас Нерадивых и Блаженство Верноподданных, стоял на башне любимого дворца и оглядывал панораму Озёрной Столицы. Башня была выстроена на том самом утёсе, где он очутился, когда перенёсся в этот мир. Солнце пекло, как тогда, и воздух был почти свеж: верхушка башни со смотровой площадкой поднималась выше уровня смога.

Сквозь тяжёлую серо-сизую мглу, что затягивала пространство между горами, едва проступала светлая плоскость озера и чёрные, бесформенные кучи плотно застроенных прибрежных холмов. С этой высоты и сквозь угольно-сернистую дымку смога дворцы и трущобы были неотличимы. Холмы больше не венчались замками: все эти гнёзда феодалов государь повелел снести давным-давно, ещё в ранний период централизации власти в Димитрианской Империи. Нет, Солнцебог-Император не опасался мятежей. Никто не мог и помыслить об открытом сопротивлении его воле: феодалы подчинились ему так же беспрекословно, как и первый встречный рыбак. Мало-помалу Димитрий всё равно истребил их семьи и разрушил замки. То было наказанием за ошибки или недостаточное усердие в службе, а не за непокорность, которой не было и быть не могло.

Вид на необозримую столицу, на леса дымящих труб заводов и крематориев, на решётчатые мачты светотелеграфа, на сотни парящих монгольфьеров Полиции Солнцебожественного Всеведения всегда внушал Димитрию гордость. Он не просто завоевал этот мир — он дал толчок его развитию, спрогрессировал, вытащил из средневекового болота в полноценный стимпанк! А ведь это оказалось непросто. Даже в тупейшей паровой машине было столько неочевидного… Он и сам-то лишь в общих чертах представлял, как она устроена, и мог лишь подать основную идею местным умельцам. А здесь даже у самых толковых ремесленников мозги были ужас до чего косные и ленивые, и изобретательская жилка отнюдь не включалась по гипнотическому приказу. Пришлось засадить умельцев в шарашку и простимулировать по-жёсткому: «если через месяц паровая машина не заработает, начну убивать ваших детей».

И паровая машина заработала. А вот с электричеством так и не сложилось. В здешней экосистеме не было аналога каучуковых деревьев. Половину мастеров с их семьями пришлось запытать до смерти, прежде чем Солнцебог-Император понял, что нормальной