в родной мир. Наоборот, надо было придумать, как закрыть проход, чтобы сюда не налезло всякой либерастической политкорректной дряни.

Ах да, и нужно было как-то обезвредить шкатулку с абсолютным оружием. Вдруг её найдёт кто-нибудь другой? И тогда конец идеальному миру. Но как? Любитель протоплазмы неуничтожим. Значит, остаётся одно…

Валера вернулся в подземелье, вынес наружу чёрную шкатулку и швырнул в вихрь. Поглотив её, радужное пламя затрепетало и развеялось в разрежённом воздухе Марса. Вот и отлично: две проблемы — одно решение. С наслаждением воображая, как висящий в воздухе рот со словами «мне нравится активная протоплазма» сжирает истошно вопящего босса, Валера вернулся в вездеход. Активировал реактор, завёл двигатель. Управление было интуитивно понятным, как в игре.

Сказка о потерпевшем кораблекрушение

Виктор Чесноков, ведущий вечернего авторского информационно-аналитического ток-шоу «По Чесноку», полетел за вакциной в Израиль, чтобы привиться не лоховским «Спутником», а нормальным «Пфайзером», как белые люди. Израильский паспорт у Виктора Давидовича имелся с тех пор, когда он был ещё молодым демократическим журналистом и разоблачал зажравшихся партократов так же ярко и смело, как ныне глобалистов и пятую колонну. Его организм, крепкий от природы, но уже подточенный алкоголем и кокаином, перенёс вакцинацию плохо. Ночью поднялся такой свирепый жар, и так стремительно, что Чесноков едва успел вызвать скорую, прежде чем отключился.

Он очнулся не в своей уютной вилле в Нетании и не в больнице, а под ясным небом на берегу моря. Воздух был свежайший, самочувствие великолепное, и Чесноков поначалу всерьёз решил, что умер и попал в рай. Но вокруг паслись не по-райски грязные и тощие козы, поодаль на холме громоздился глинобитный городок с дымящимися очагами, подтягивались глазеть на Чеснокова какие-то оборванцы в бедуинских одеждах, но говорившие почему-то на иврите… В общем, Виктор Давидович быстро понял, что попал в прошлое. Шок длился недолго. Его знания иврита хватило, чтобы с грехом пополам объясниться с аборигенами.

Чесноков не сделал бы блестящей карьеры в СМИ, если бы не обладал неотразимым обаянием и высокоразвитым социальным интеллектом — короче, если бы не умел уболтать кого угодно. Хотя бы и жестоковыйных древних евреев. Какой эпохи? Это пока было непонятно. Аборигены называли себя «Израилем» и «коленом Манассии», но какой сейчас век от сотворения мира, какой царь, цезарь или султан ими правит — они и сами не знали. Чесноков объявил себя потерпевшим кораблекрушение египетским торговцем (тут он не рисковал ошибиться — Египет существовал всегда). Наобещав, что вернёт со сказочными процентами, как только возвратится из Египта, он назанимал у всего городка серебряных монист и колец, которые ходили тут вместо денег. Купил осла, раба, припасов, приличную местную одежду (колпак как у гнома и полосатый балахон с бахромой до пят), и отправился в путь.

Конечно, не в Египет. Чесноков не имел склонности к бизнесу и вовсе не собирался становиться купцом. Он двинулся прочь от моря, в ту сторону, где, по словам раба, располагалась местная столица Самария. Единственная мыслимая карьера была при дворе. Чесноков рассчитывал стать при здешнем царьке, сатрапе или эмире, в лучшем варианте, советником по информационной политике, а в худшем — кем-нибудь вроде шута. Правда, он подозревал, что по местным понятиям это одно и то же.

По дороге, общаясь с рабом и местными жителями, он подтянул свой иврит и получше выяснил обстановку. Оказалось, что в Самарии сидит царь по имени Ахав. Чеснокову смутно помнилось, что это персонаж из Библии, и вроде как отрицательный. Что ж, возможно, оно было и к лучшему. Вряд ли Чесноков нашёл бы применение своим талантам при доблестном Давиде или мудром Соломоне. Они-то в пиаре не нуждались. А вот Ахав был в народе непопулярен: все бранили его бесконечные войны с сирийским царём Венададом, проклинали его сборщиков податей, а пуще всего — царицу Иезавель, «ненасытную блудницу сидонскую». Чуть не в каждом городке проповедовал какой-нибудь пророк — косматый громоголосый дядька в грязной овчине на голое тело, жуткий, как старый бомж. Пророки тоже кляли Ахава и Иезавель, но больше напирали на нечестивость и поклонение Ваалу. Аборигены внимали как загипнотизированные, а Чесноков только головой качал. Очевидно, информационная политика Ахава велась совершенно провально, если вообще велась. Оппозиция в лице пророков полностью контролировала медийное поле. Работы был непочатый край.

Когда Чесноков наконец добрался до Самарии, там был в разгаре кризис. Самый авторитетный пророк Илия вышел на площадь перед дворцом и последними словами крыл царя и царицу. Толпа собралась несметная. Как быстро выяснил Чесноков, повод для возмущения был пустяковый: какого-то Навуфея казнили за оскорбления Бога и царя, а затем Ахав присвоил его виноградник. Пророки вещали, что Ахав только ради захвата виноградника и сфабриковал дело против Навуфея, а наущала его, конечно, ненавистная Иезавель. Илия неистовствовал:

— Так говорит Господь: на том месте, где псы лизали кровь Навуфея, псы будут лизать и твою кровь! Так говорит Господь: псы съедят Иезавель за стеной Изрееля!

Чесноков уже беспокойно ждал, что взбешённая толпа сейчас разнесёт дворец, либо же Ахав бросит на неё воинов. Но случилось нечто совсем неожиданное. Сам Ахав вышел на площадь — один и без оружия. Илия замолчал, толпа затихла, а царь рухнул на колени, разодрал на груди балахон, завыл, ударил лбом оземь и обмазал голову пылью. Толпа ахнула, а Чесноков горестно вздохнул. Как можно вести контрпропаганду против пророков, когда сам царь настолько ими распропагандирован? Как можно продать ему себя в качестве мастера информационных войн, если Ахав уже сдался, уже готов платить и каяться? Чесноков понял: придётся пробиваться через Иезавель, иначе никак. Чужеземную и иноверную царицу слишком ненавидят, ей отступать некуда.

Сидонянка почти не покидала дворца, так что Чеснокову пришлось несколько дней караулить. Хорошо хоть здесь не было никакого подобия спецслужб, а то наверняка бы сцапали по подозрению в подготовке теракта. Но вот наконец Иезавель, закутанная в покрывало, со свитой служанок и евнухов отправилась приносить жертвы в священную рощу Ваала. Момент настал. Чесноков подбежал и крикнул:

— Госпожа моя, выслушай! Я знаю, как заткнуть рот Илии и остальным, злословящим тебя!

Царица остановилась. Она не удостоила его словом, но что-то шепнула евнуху-охраннику. Евнух бросил вполголоса:

— Сегодня ночью, как взойдёт луна, жди у калитки сада сикомор. Тебя проводят.

Чеснокову совершенно не нравилась эта атмосфера гаремных заговоров. Тут слишком пахло ядами, накинутыми во тьме удавками и перерезанными глотками. Но никакого иного пути в придворные он не видел и потому явился в назначенное время куда сказали. Глухими