Глаза ее расширились от удивления и желания внимательнее вглядеться в текст. Шутник осмелел и разговорился. Спустя несколько минут на смену эмоциям пришла логика. Катя была уверена, что раньше этого текста не видела, а появился он за то время, пока она возвращалась домой. Но блокнот она держала при себе – никто не мог оставить там надпись незаметно. Возможно, шутник использовал для розыгрыша ручку с проявляющимися чернилами? Что за бред приходит ей в голову!

Катя раздраженно захлопнула блокнот. «Хватит!» – мысленно приказала она себе. В жизни столько проблем, а она пытается разгадать тайну записей в своем блокноте. Дарья была права: это бессмыслица! Незачем устраивать расследование, если можно просто перенести записи на компьютер и избавить себя от насмешек и лишнего внимания.

В дверях ее души заскрежетал замочный механизм. Пока засовы и цепочки, лязгая, закрывали воображаемые двери, Катя ждала, когда включится компьютер.

Она задержалась над отрывками, где упоминались голубые глаза, размышляя, не внести ли правку. Но эти глаза точно должны быть голубыми! И кто знает, почему из всего текста шутник привязался именно к цвету глаз. Катя недовольно фыркнула, будто заочно высказала ему претензии. Она автор! Только ей решать, что будет происходить в этой истории!

Катя открыла текстовый редактор и замерла. Нужно привыкнуть. Перед ней белело полотно рабочего поля, неосязаемое и бездушное. Разве здесь должны были храниться ее мысли? Однако если она всерьез взялась за роман, то правильнее писать его на компьютере. Никто не должен увидеть черновики. Первые наброски останутся в блокноте, который она спрячет в ящике стола.

Стук в дверь — осторожный, неуверенный. Я всегда так стучусь, чтобы не разозлить его. Разговаривать с ним — все равно что идти в темноте: одно неверное движение — и можешь врезаться в стену.

На этот раз я все делаю правильно, потому что дверь приоткрывается, позволяя увидеть краешек его души. Осмелев, протискиваюсь в эту щель, стараясь не задеть пальцами дверную ручку. Согласитесь, это неприятно, когда кто-то пытается ухватить своими ручищами твою хрупкую душу.

– Привет, — шепчу темноте, пытаясь привыкнуть к ней.

– Закрой дверь, дует, — голос раздается где-то рядом, но я все равно не могу увидеть его обладателя. Этот голос одновременно близко и далеко, он повсюду.

Осторожно прикрываю дверь, чтобы больше никто не смог сюда войти, пока мы с ним беседуем. Сегодня мне представилась редкая возможность откровенно поговорить с ним, разве могу я допустить, чтобы нам кто-то помешал?

Мои глаза привыкают к темноте, я вижу очертания предметов, но еще не могу собрать силуэты в единую картинку. Делаю шаг в сторону и упираюсь в диван. Первым его обнаруживает мизинец левой ноги и, зудя от боли, передает сигнал, что дальше идти нельзя. На ощупь я исследую диван и присаживаюсь. Слышу недовольные покашливания — ох, я же должна быть осторожнее с прикосновениями.

– Прости, — мямлю себе под нос, но все равно знаю, что он меня слышит. Если я здесь, ни одно мое слово не ускользнет от него.

Несколько мгновений мы молчим. Потом я решаюсь нарушить тишину:

– Мы давно не виделись.

– Ты и сейчас меня не видишь. — И хотя его скрывает мрак, я знаю, что он улыбается. Его веселит, когда я даю ему повод для колкостей.

– Мы так и будем разговаривать в темноте? — Меня обижает его тон и негостеприимность. Неужели я стала для него такой чужой?..

– А как она может помешать тебе говорить?

– Мне казалось, что ты захочешь видеть меня.

– Я чувствую тебя, это важнее. И больнее.

– Я столько ждала разрешения войти, а ты даже не согласен нормально поговорить со мной! — Я начинаю нервничать и плакать. Впервые я благодарна темноте — за то, что не видно моих слез и пылающих от волнения щек.

– Однако ты здесь. Ты ведь этого хотела? Понять, что творится в моей душе? Так смотри! Все это я. Все, что ты видишь вокруг.

– Но я не вижу ничего! — восклицаю я и хлопаю ресницами, чтобы убрать из глаз слезы. Они уже катятся по щекам, а я по-прежнему ничего не вижу.

– Значит, так оно и есть, — спокойно говорит он.

Меня поражает его спокойствие. В ответ на слезы оно воспринимается мной как оскорбление. Сложно вести беседу с человеком, который своим поведением говорит тебе: «Ты слабая, и потому плачешь. А я сильный — и потому спокоен». Я никогда не докажу ему, что истинная слабость проявляется в отсутствии чувств, а не в их выражении. Его спокойствие — оружие и защита, а безразличие — слабость. Порой он не чувствует этой грани. Но сейчас, находясь здесь, я не решаюсь ему этого сказать. Вместо слов, вертящихся в моей голове, произношу:

– Неужели здесь всегда так мрачно… и пусто?

– Для тебя да.

– И ты не хочешь довериться мне? — я с трудом выдыхаю этот вопрос. Обида становится комком в горле.

– Нет. Дело не в этом, — холодно и рассудительно отвечает он. И потом неожиданно продолжает говорить. Обычно он отвечает коротко, но сейчас находит несколько лишних слов для меня: — Просто ты желаешь видеть только это. Понимаешь?

– Если не хочешь говорить со мной, почему разрешил войти?

– Сам не знаю.

– Хорошее объяснение! — Мое отчаяние превращается в злость.

– Тебе оно не нравится, потому что не совпадает с тем, что ты себе уже придумала.

– Ладно. Что я еще выдумала?

Жду ответа, но он молчит. Своим безмолвием он прогоняет меня, однако я не собираюсь сдаваться. Мне нужен ответ. Я хочу выяснить все, от начала и до конца. Какой бы ни была правда, как больно бы ни было от его слов. Оставаться в неведении все равно больнее.

Он медлит, а я не тороплю его. Есть такие фразы, которые нужно обдумать перед тем, как произнести вслух. Есть такие разговоры, когда молчание способно рассказать тебе больше, чем пустые слова. Я всегда получала от его молчания больше, чем от сказанных фраз. Наконец он делает глубокий вдох — как предисловие перед основной речью. Я напрягаюсь, точно каждая клетка моего тела теперь способна слышать. Он начинает говорить…

Прежде чем ты узнаешь, о чем он сказал мне, я хочу познакомить тебя с ним. А может, познакомить с моей иллюзией о нем. Я расскажу, почему мне нужно было понять его и заглянуть к нему в душу. Тебе придется прочитать целую историю о нас, но я не могу сократить ее ни на строчку. Упуская детали, мы перевираем суть.