более спокойные, но тоже встревоженные. Они наперебой начали спрашивать, трогать и тормошить Марию, а Рамона еще и, упав ей на грудь, разрыдалась настолько истерично, что маленькой медсестре пришлось вытолкать их из палаты.

На следующий же день примчался Паулито. Несмотря на запрет тревожить его, Рамона все равно ему позвонила. Сын приехал встревоженный, с огромный букетом и кексами от невестки.

– Вот этого я и боялся, мами, – начал он сразу же, – с тобой что-то случится, а ты тут одна.

Мария пробовала возражать, что совершенно не одна, а как раз наоборот. За вчера ее утомили посетители, хотя врач велел пускать только самых близких: ее лучшие подруги были два раза, а Рамона – шесть, потом приходила делегация учителей из школы, но их уже не пустили, но они принесли сладости, потом пришли соседи, кого пустили, а кого уже нет, потому что черный доктор сказал, что все, хватит, больной нужен покой…

Она не успела все рассказать, как Паулито перебил ее:

– Мами, это же посторонние люди! Ты должна быть рядом с нами. Если для тебя это так важно, мы не будем продавать твой дом, но квартиру тебе в Милане я уже купил, и Ани ее обставляет. Я переночую дома, завтра тебя выписывают, и я сразу же тебя заберу. Заодно ляжешь в хорошую клинику в Милане, а не вот это все, – и он обвел рукой, как бы показывая, что действительно это вот все даже близко не стоит рядом с клиникой в Милане.

Паулито ушел, и опять примчалась Рамона. Громко крича и жестикулируя, как настоящая южанка, Рамона рассказала Марии, как ее нашли соседи. Кто-то постучал им в окно, соседка выглянула и увидела Марию, которая лежит на дорожке в своем саду.

– Не иначе как Святой Ангел и Дева Мария, заступница наша, спасли тебя! – радостно проорала Рамона, и на глазах ее выступили слезы от торжественности момента.

– Меня нашли на дорожке? – спросила Мария.

– Ну да! Видно, ты шла и упала в обморок. Сумка твоя лежала рядом.

– А ключи от дома? – встревоженно спросила Мария.

– Ключи в сумке, дверь закрыта, не переживай, – успокоила ее Рамона.

Выписал ее черный доктор с рекомендациями не волноваться, много не ходить и не сидеть в жару на кладбище, это подлая Рамона наябедничала доктору, что Мария часто туда ходит и сидит по часу-полтора. Паулито приехал за ней на своей большой сверкающей машине, хотя до ее дома от больницы ехать было дольше, чем идти.

Дома она решила прилечь и немного отдышаться перед отъездом в Милан, но тут же пошли посетители, и Марии пришлось сидеть в гостиной, принимая всех их. Паулито сидел в кресле в углу комнаты и молча наблюдал, как один гость сменяется другим. Пришли все соседи с улицы, пришли бывшие ученики Марии, пришла жена мясника и жена бакалейщика, потому что мужья не могут закрыть лавки, но с женами передали Марии пожелания выздоровления и гостинцы, пришли все ее подруги, Рамона варила кофе для гостей, не давая Марии даже приподниматься с кресла, Анна принимал подарки и угощения, Альбина сидела на телефоне и отвечала на звонки, чтобы Мария не утруждалась. Паулито уехал на следующее утро, взяв с Марии обещание, что она все равно подумает о переезде, а в следующие длинные выходные они приедут с Ани и детьми.

Когда Мария осталась ненадолго одна, потому что Рамона, которая временно у нее поселилась, побежала кормить своего кота, она пошла в комнату свекрови. Взяв с трюмо старую выцветшую фотографию в рамке, долго всматривалась в лицо сеньора Лемье, пытаясь отыскать сходство с английским туристом, как она его про себя называла. Сходство было. Может, права Рамона, и это внук или даже правнук ее свекра. Ведь он женился уже совсем немолодым, а мужчиной был видным и вряд ли жил монахом до встречи со свекровью. Поставив фотографию на место, Мария открыла трюмо, чтобы еще раз взглянуть на книгу, но обнаружила, что книга то на месте, а вот коробка с облезшей краской пропала. Рамона застала Марию ищущей коробку повсюду в доме. Но ее нигде не было.

Все эти события натолкнули Марию на мысль, что пора быть готовой ко всему, и, несмотря на протесты подруги, она на следующий же день отправилась на кладбище. Собиралась продлить аренду на оба их со Стефано участка, заказать и оплатить себе памятник, пусть у Паулито не болит голова обо всех этих вещах. В конторе сидел какой-то молодой и совершенно незнакомый Марии мужчина, но который ее знал. Мужчина оказался Александром, сыном госпожи Емц, которая была Марии хорошо знакома, но уже не работала на кладбище, оставив должность своему сыну. Тем не менее, юный Емц позвонил тут же своей матери, ибо разве он сможет все правильно понять, что хочет сеньора, особенно все, что касается дизайна памятника, он для этого еще слишком юн.

Когда пришла госпожа Енц, они с Марией все подробно обсудили, оформили рассрочку на памятник, и уже Мария собралась уходить, как вспомнила, что хотела посоветоваться, что же делать с могилами свекров. Наверное, следует составить договор на обслуживание, когда Марии не станет: да-да, не станет, ах, не надо, госпожа Енц, все мы смертны, кто же будет смотреть за их могилами, ой, да и за могилами их со Стефано тоже, нет, она не будет взваливать такое на Паулито, делать ему нечего, как ездить через пол-Италии сюда. И тут молодой Александр напомнил о себе:

– Пару дней назад мужчина – иностранец – спрашивал о могиле вашего свекра, сеньора учительница.

Его мать и Мария одновременно оглянулись на него.

– Что он еще сказал? – поспешно спросила Мария.

– Ничего, просто спросил, где похоронен господин Лемье. Вернее, вначале он назвал другую фамилию, похожую, но длиннее, и я ему ответил, что таких у нас нет. Тогда он спросил, где похоронен господин, который был иностранцем, а еще жена была медсестра в американском госпитале. Я решил, что, возможно, я неправильно его понял, мой английский все-таки слаб, зря я прогуливал ваши уроки, сеньора. Я ответил ему, что у нас нет американской больницы. Тогда он попросил поднять записи и посмотреть всех умерших и похороненных от 1965 до 1970 года. Я принес книгу, и мы вместе искали, о ком речь. Так он нашел в списке вашего свекра, сеньора. Оплатил мне услугу по прейскуранту, купил цветы, а вы знаете, что у нас они не дешевы, и ушел.

– И все? – выдохнула Мария.

– Да, то есть нет. Он еще спросил, жив ли сын сеньора Лемье. И