Под брюхом выступающего Клавы сидел Джеки Чаплин, нашбухгалтер, симпатичный парень родом из Аргентины, с мягкой улыбкой в серыхглазах. При каждом соленом словце шефа он закатывал глаза к потолку иподмигивал коллегам. Перед ним лежал толстенный гроссбух, в который он вписывалчто-то мелкими цифрами, словно ни на секунду не мог отвлечься от своей работы.

Я вздохнула и медленным панорамным объездом оглядела этусумрачную комнату, людей вокруг огромного стола, медлительно аукающихся втягостной, растяженной во времени, вялой перекличке…

Баба Нюта через стол втолковывала Яше, что не пустит его насемейные семинары, проводимые департаментом Языковедения — не даст охмурятьродителей с целью завлечения подростков на образовательные программы в Израиле…

— Почему? — уныло спрашивал Яша, пытаясьоставаться в рамках вежливого выяснения отношений.

— Потому! — бодро отвечала старуха, дуя на пальцысо свежеположенным темно-синим лаком. — Чего это я тебе буду делатьподарки? Это моя база данных!

— Но ведь ты скоро уезжаешь! — миролюбивоспрашивал Яша тоном внука, напоминающего бабуле, что та скоро умрет.

— Никуда я не уезжаю! — отрезала баба Нюта. —Я вас всех здесь пересижу!

…Клавдий был ужасающе прав: в этой компании — хочешь нехочешь — мне предстояло вариться три года… Ну что ж, — подумала я в тот первыйраз, — обычные люди, каждый со своими заморочками, конечно, но ведь незлодеи, не ворюги, не аферисты…

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Как в сказке — в мгновение ока — подписав соответствующиебумаги, из прохожего гусляра, из купца мимоезжего, из трубадура бродячего япревратилась в удельного князя с целым штатом дворни. Всеми этими людьми мнепредстояло командовать, вникать в то, что они делают, направлять, поправлять,казнить или миловать… То есть вести жизнь абсолютно противоречащую моимпривычкам и убеждениям, всему моему нутру.

Еще в Иерусалиме, перед отъездом, мы встретились с моимпредшественником на этой должности, который приехал в последний свой отпуск. Мыназначили свидание в «Доме Тихо», одном из кафе в центре Иерусалима.

Я нервничала, заглядывала ему в глаза, спрашивала:

— Ты меня введешь в курс дела? Расскажешь все,объяснишь?

— Да что ты суетишься? — спросил он, поморщившись…

Это был осанистый пожилой господин, все еще красавец, впрошлом — издатель, книжник, переводчик, то есть, как и я всю жизньбалансирующий на канате штукарь. И вот, лишь в последние годы повезло ему,вывезла кривая прямиком в Синдикат: и заработать, и Москву повидать, и себяпоказать спустя годы отсутствия в России. Он только вошел в эту жизнь,обустроился, обвыкся, восстановил старые знакомства, завел новые… Но ударилколокол, — Синдикат сменил часовых. А он не хотел, не мог с этим смириться!И потому говорил неохотно, отводил глаза и, вероятно, мечтал о том, чтобы япровалилась куда-нибудь со своей свежей истовостью.

— Не торопись, не рви удила! Погоди, скоро тебязатошнит от собственной готовности плясать служебную лезгинку перед каждым кретином…— Он подозвал официанта, заказал кофе, ореховый торт и велел мне достать ручкуи листок бумаги.

— Во-первых, наш департамент… Это новое образование,изобретено и введено в действие Иммануэлем, как и все новшества в Синдикате.Понимаешь, времена, когда народ сюда ехал, отошли в прошлое, евреи вострят лыжикуда угодно — хоть к людоедам в Новую Гвинею, не говоря уж о Германии илиКанаде… А здесь, ко всему еще, новая войнушка затевается… Словом, Иммануэль… дазнаешь ли ты Иммануэля?

— Говорят, он мой непосредственный начальник? Похож наподжарого пса с весело закрученным хвостом, да?

— Скорее, на бешеного Полкана, которому семь верст некрюк… Так вот, Иммануэль прикинул, что надо бы организовать такой департамент,где бы людей не строили и не орали с порога: «евреи, пакуйте чемоданы!». Думаю,и к тебе они обратились не случайно, — ты человек публичный, свободный,трепливый, мелькаешь там-сям… Видишь, другие-то зубрят гранит идеологии наспецкурсах, потом проходят еще крутой отбор, а после их ждут кулачные бои заместо назначения… Тебе же карету подали к подъезду, пригласили на особыхоснованиях, чтоб ты публику тамошнюю обрабатывала культурненько, с умом ивкусом, невзначай, намеком…

— Что значит — намеком? — спросила я.

— Ну, скажем, устраиваешь ты семинар. И называется онне в лоб, не грубо: «Восхождение в Страну», — а как-нибудь культурно,вроде бы ты со своим департаментом имеешь к Синдикату опосредованное отношение…Евреи в Москве высокомерны и пугливы, как лоси… Они как только чуют, что их хотятзагнать в загоны, тут же взбрыкивают… А ты им — «спокойно, ребята, я — своя, я,типа, сама отвязный писатель, служу здесь по части фенечек, тусовок, пикников…»

— Каких это пикников?

— Ну, каких… А вот, вывозишь ты их за город, воздухомподышать…

— Воздухом?! Но это ведь уйма казенных денег!

— Это уйма американских денег. А у тебя бюджет, и еслиты его не потратишь к концу года, в будущем году его сократят… Райкина ещепомнишь, — рояль на овощную базу?

Я ужасно разволновалась.

— Но ведь можно тратить деньги на нужные вещи!

Он ложечкой аккуратно отвалил кусок орехового торта, подделего и осторожно понес ко рту. Кусок был слишком велик, подрагивал и грозилрухнуть на скатерть. Но все же благополучно достиг седых кустов его рта.

— …Нужные? — прожевав и обтерев салфеткой усы,повторил он. — Какие же это нужные?

— Ну… Не знаю пока…

— Не знаешь… — подтвердил он удовлетворенно. — Амежду тем ты — фонд, и немалый. Ты сидишь на мешке с деньгами. А в Москве — чутьли не пару сотен еврейских организаций, и каждая в свое время явится спротянутой рукой.

— И каждой я должна дать?! Сколько?! — меняохватила паника, как всегда при возникновении темы денег. (Интимная семейнаятайна: я не умею считать.) Он улыбнулся туманно.

— А вот в этом и весь кайф. И даже — остроенаслаждение. Можешь дать, а можешь и не дать… Тут все зависит от отношений, аотношения штука тонкая… Понесут к тебе проекты, разного рода затеи, которыетебе и в голову не могли бы прийти от строительства Новой Вавилонской Башни вЛужниках до проекта космической станции с изучением иврита в космосе… И знаешь,это даже познавательно, тебе и в профессиональном смысле пригодится —наблюдения над всеми этими еврейскими Кулибиными… еще и роман какой-нибудь потомотбацаешь… Ты изумишься — сколько идиотов приходится на одного здравомыслящегочеловека!.. Далее: каждый праздник начнется у тебя не с вечерней звезды, а созвонка Фиры Ватник, знаменитой нашей певицы Эсфирь Диамант — великая доярка,она каждый год собирает с коровы по имени Синдикат рекордный надой молока.Затем, обязательно явятся гуськом Клара Тихонькая с Саввой Белужным, — этообщество «Узник», — и не отвертишься, дашь, дашь на ежегодныйторжественный Вечер Памяти, да еще и прослезишься: тема такая — память шестимиллионов убиенных… Только держи себя в руках и не швырни в нее, в Клару,чем-нибудь тяжелым… М-да… ну и бесконечные сумасшедшие…