Толстяк читал это по-русски с милым акцентом. Ему всехлопали. Замбура!

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Организация наша называлась Всемирный Синдикат «Восхождение»,или попросту — Синдикат. Ветвилась она по многим странам, выпуская свои росткиво всех местах, где существовало мало-мальски плотное еврейское население. Ну ауж страны бывшего СССР были бувально прошиты нашими стежками, исхожены вдоль ипоперек нашими следопытами, евреи просчитаны, пронумерованы, оприходованы,введены в Базу данных. Учитывалось даже число обращений в Синдикат, их включалив особую базу данных, — которая так и называлась: База данных обращений, —даже и в том случае, если к нам попадали по ошибке, вместо прачечной илихимчистки…

Полагаю, Синдикат — было последним, что еще связывало страныотошедшего в прошлое, могучего и великого Советского Союза.

Главной задачей, смыслом и целью существования Синдикатабыло, конечно же, — Восхождение народа в Страну.

О Восхождении, — понятии, как я сразу поняла,сакральном, — на совещаниях, съездах и в кулуарах Синдиката все говорили,как грибники о грибах (после вчерашнего дождя пошли рыжики ), как рыбаки о рыбе(перед штормом рыба ушла ), как садоводы о своей теплице (если б я не встал вшесть утра укрыть розы, они бы все померзли ). При этом урожай — был ли хорошийгод или плохой — никак не зависел от наших усилий; так же, как не зависитурожай рыжиков от желания продрогшего грибника, блуждающего по опушке впрорезиненном плаще; так же, как улов не зависит от рыбака, сиди — не сиди оннад удочкой.

Помимо естественных причин торможения еврея перед стартом,помимо его сомнений, страхов перед Синайской пустыней, в которой, похоже, онбоялся споткнуться о скрижали, разбитые еще гневливым Моисеем… помимо егоукорененности в российских снегах и душевного трепета перед вечной иконой подназванием «русская интеллигенция», — под ногами у нас еще путаласьпышнотелая Германия, северная валькирия с зазывно распущенными власами, жирнымипособиями и прохладным европейским климатом…

Климат! — вот что служило оправданием многим,свернувшим с пути. Да, в Иерусалиме климат всегда был пожарче германского,спорить с этим просто глупо. Не считая, конечно, тех нескольких, всемизвестных, лет, когда в Германии так хорошо топили…

Словом, подразумевалось, что человеку нелегко решиться настоль крутое Восхождение в Святую землю. Синдикат предлагал рискующемумножество подпорок, подъемников, ступеней и страховочных ремней. Размахиваямолотками, мы сами вбивали в скалы крюки под неуверенные ноги восходящих. Мыстраховали их своими спинами и плечами, подсаживали, надсаживались, обливалисьпотом и тяжело матерились.

Эта вредная работа в полевых условиях не каждому была поплечу.

В утробе московского отделения Синдиката действовалинесколько департаментов.

Одним из главных, коренных, важнейших был, конечно же,департамент Восхождения;

Департамент Юной стражи Сиона, со штатом молодых разбитныхсотрудников, работающих по договору подряда, — самым многочисленным;

Недавно созданный департамент Загрузки ментальности долженбыл исследовать самосознание наших подопечных и тренировать его, как тренируютальпинистов перед восхождением — постепенно увеличивая нагрузки.

Самым косным, громоздким, привязанным к изучению языка, былдепартамент Языковедения.

Главы департаментов, эмиссары, звались синдиками.

На московское представительство было нас восемь ВысокихПерсон Послания… — и восемь синдиков прекрасных…

Вот, собственно, и все…

Ах, да! Про себя и забыла.

Я занимала должность главы департамента Фенечек-Тусовок.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Из «Базы данных обращений в Синдикат»

Департамент Фенечек-Тусовок

Обращение №345:

Мужчина, уверенным басом:

— Не подскажете ли, каков статус эстонского языка вИзраиле?

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Все эти звучные названия «департаментов» означали —несколько комнатушек в здании бывшего детского сада, давно не ремонтируемого,но хорошо укрепленного на случай «в случае чего». Колючая проволока поверхвысокого забора, специальная будка, из которой по четырем телевизорам охранникив разных ракурсах наблюдали посетителя, посмевшего приблизиться к железнымворотам садика.

И наконец, проходная, где наши опричники разбирались спосетителями по-настоящему.

Пропускной системе на входе в офис Синдиката моглипозавидовать любой банк, любое посольство, любой секретный военный объект.

Однажды я купила новую шляпу, и меня не пускали битыхполчаса.

Я бесновалась, кричала в переговорное устройство:

— Шая, ты что, не видишь, что это я?!

— Повернись, — отвечал он, сверяя мой профиль вновой шляпе с моей служебной фотографией.

А уж постороннего, желающего проникнуть в детский садик,разоблачали до положения риз, до ничтожной запятой в биографии, до последнейжилочки души, до кальсон, до несвежих носков, до геморроя.

После проверки в деревянной избушке посетители мужского полавыходили во двор с ремнями в руках — металлические пряжки звенели в подковемагнита, — и если б не растерянное выражение лица, можно было бы подумать,что они сейчас выпорют любого, кто под руку подвернется.

Наши бдительные стражи прощупывали швы на белье, невзирая налица в самом буквальном смысле этого слова.

На лица вообще не взирали, взирали в заполненный секретаремдепартамента бланк заявки на пропуск посетителя… Там значился рядумопомрачительных пунктов:

«Имя, фамилия, профессия посетителя».

«Кто инициатор встречи?»

«Когда и при каких обстоятельствах вы познакомились?»

«Причины, заставившие вас назначить встречу данномугосподину (же)».

«Прошу освободить от проверки» (это означало просто вытрястииз несчастного душу).

«Не прошу освободить от проверки» (означало провернуть егона фарш).

Я всегда и всех просила освободить от проверки. Даже старыхперечников, которых видела в первый и — при известных усилиях — последний раз вжизни.

Но этого обычно бывало недостаточно.

Сначала звонил Шая.

— Дина, — спрашивал он после сердечныхприветствий. — Ко мне поступила от тебя заявка на некоего Шапиро, надвенадцать тридцать. Кто он?