– Я ждал вашего звонка, – ответили ему. – Удалось повидать ее?

– Удалось.

– И каково ваше мнение?

– Почти убежден, что это та самая девушка, которую я видел однажды в ставке государя-императора в Могилёве, – с воодушевлением сообщил Самойленко. – Я запомнил это ее характерное движение – замереть, независимо вздернув подбородок… И смех, ее особенный хрустальный смех! Поверьте, что та, другая, вернее, первая, смеялась совсем иначе! Это сенсация, самая настоящая сенсация!

– Никаких сенсаций! – последовал приказ. – Пока полное молчание. Скажите, а вы ее видели в ставке однажды или несколько раз?

– Ее – один раз, – ответил Самойленко.

– А еще когда-нибудь видеть семью государя в Могилёве вам приходилось? – вкрадчиво спросил Боткин.

– Да, конечно, – пылко подтвердил Самойленко. – Причем именно семью государя! С ними тогда были великий князь Александр Михайлович и его супруга Ксения Александровна, а на них, насколько мне известно, хлопоты господина Столыпина и созданного им Особого отдела не распространялись. Едва ли они были в курсе придуманных им мистификаций и согласились бы в них участвовать!

– Значит, вы подтверждаете, что это та самая девушка, которую вы видели в ставке? – настойчиво повторил Боткин. – И готовы в этом поклясться?

– Сергей Дмитриевич, вы не раз имели случай убедиться в моей безупречной зрительной памяти, – с некоторым оттенком обиды проговорил Тарасий Данилович. – Да, я подтверждаю: это она. И я готов в этом поклясться!

– Отлично… – протянул Боткин. – Надеюсь, ваш шеф ни о чем не подозревает?

– Вы имеете в виду Козла? – не без презрения поинтересовался Самойленко. – Но я-то считаю своим шефом вас…

– Кстати, вы слышали очень забавную историю, которая касается фамилии Станислава Альфонсовича? – усмехнулся Боткин, пропустив мимо ушей эту отнюдь не тонкую лесть.

– А что за история? – живо поинтересовался Самойленко.

– Наш бывший военный министр Сухомлинов полагал, что эта часть фамилии – Козелл – компрометирует и самого Поклевского, и весь русский дипломатический корпус. Поди-ка объясни всем, что буквы «ё» там нет, надо ставить ударение на «о», да еще и писать слово «Козелл» с двумя «л»! Однако обсуждаемое лицо не согласилось на перемены в родовой фамилии, и Сухомлинов направо и налево рассказывал: «Поклевский и слышать не хочет никаких доводов, говорит, что если уберут Козла, то и он уйдет». Забавно, не правда ли?

Самойленко угодливо хохотнул, хотя в 1915 году, когда эта история произошла, ее не повторял только ленивый как в Румынии, так и в Министерстве иностранных дел, при котором Самойленко служил тогда курьером по особым поручениям, поэтому она была ему отлично известна.

Однако смех смехом, а время разговора шло, причем каждая секунда истощала и без того довольно тощий кошелек Самойленко, поэтому он не вполне уклюже вернулся на более деловую стезю.

– Господин Поклевский услышал от меня совершенно другую версию, – заверил он Боткина. – Что прикажете делать дальше? Может быть, мне есть смысл попытаться встретиться с ней?

– Ни в коем случае не делайте ничего подобного! – последовал категоричный ответ. – Ваше дело – в течение ближайших трех дней получать информацию, остается ли интересующая нас особа на месте, не собирается ли куда-то уехать, а буде она все же куда-то направится, вы должны точно знать, в каком направлении отбыла, где ее искать.

– В течение трех дней? – удивленно повторил Самойленко. – А потом?

– Потом приедет мое доверенное лицо, – пояснил Боткин. – Оно отправится из Берлина ближайшим поездом. Приедет – и сразу свяжется с вами.

– Каким образом я узнаю вашего человека? – с любопытством спросил Самойленко.

– Да самым простым, – ответил Боткин. – Это мой двоюродный племянник – Глеб Евгеньевич Боткин[20], вы с ним знакомы. Он сейчас в Берлине инкогнито. Приехав в Бухарест, он вас сам найдет. Надеюсь, вы понимаете, что и его визит, и встреча с… с интересующей нас особой должны остаться в строжайшей тайне от Поклевского! Конечно, сейчас он бывшая «персона грата», с которой можно не считаться, однако, устраивая дела эмигрантов, каждый на своем месте, мы с ним воленс-ноленс иногда пересекаемся, поэтому не хочется преждевременных разговоров.

– Это само собой разумеется, – пробормотал Самойленко. – Однако игуменья православного монастыря, от которой Поклевский узнал об этой девушке, – его давняя знакомая, чуть ли не подруга детства. Она наилучшим образом осведомлена обо всех событиях, которые происходят в округе. И, конечно, приезд Глеба Евгеньевича к…

– Не волнуйтесь, – снисходительно усмехнулся Боткин. – Глеб будет соблюдать строжайшую конспирацию.

После этих слов в трубке раздался неприятный шум, и волоокая домнешуара сообщила, что разговор прервался из-за неполадок на линии, которые будут через некоторое время устранены.

Самойленко с полчаса ждал, однако устранения этих неведомых неполадок не дождался, простился с откровенно зевавшей телеграфисткой и, сам отчаянно зевая, направился с бульвара Дачия домой. Проезжая по шоссе Киселёфф мимо бывшего российского посольства, он печалился о том, что ни о каких подъемных суммах, которые ему давно следовало бы от Сергея Дмитриевича Боткина получить, и речи не шло. Размышлял Самойленко также о том, какой личный интерес преследует во всей этой темной истории сам Боткин – опытный дипломат и завзятый интриган, как, впрочем, всякий политик. Он ведь вполне отдает себе отчет, что намерен бросить на карточный стол политической игры даму из другой колоды!

Слухи о девушке, которую захватили красноармейцы и которая назвалась царевной Анастасией Николаевной, за ночь распространились по округе. Кому-то проболтался телеграфист Максим Григорьев, кому-то – Иосиф Уткин, один из красноармейцев, у которого на разъезде жила родня. Тогда же стало известно, что да – девушка подверглась в вагоне 21-й роты насилию, но вовсе не каждый из солдат захотел принять в этом участие. Мучили ее Мишка, Иван да те трое других, которые помогали ее задержать. На остальных ее клятвы в том, что она великая княжна Анастасия Николаевна, произвели большое впечатление. И как ни старался Мишка Кузнецов уверить, что никакая она не царевна, а Настя Григорьева из деревни Нижняя Курья, укравшая шубу, его только на смех поднимали, потому что Настю Григорьеву все прекрасно знали, у нее с этой девушкой никакого сходства не было, и никто не понимал, с чего рыжий Мишка упорствует в своей дурости. Видать, потому что самый настоящий дурак. Ну а умные старались держаться подальше от этой девки, которую в одночасье сделали бабой, но пачкаться в таком темном деле, многие нутром чуяли, было опасно!