иллюминаторов, втайне наблюдая за азартной пляской воинственного охотника за скальпами "разгильдяев" — вахтенных матросов и помощников капитана. Продолжение воинственного танца в каюте капитана было гарантировано, как и лишение судна премии. Матросы службу у трапа не любили — кому хочется часами стоять без работы, словно часовой в армии, в зной и в мороз, под дождем или на шквальном ветру? Поэтому моряки называли такую службу просто — "торчать у трапа", что, пожалуй, было, вернее всего.

То, что меня с первых минут заставили "торчать", радости не доставило. Логичнее было сначала ознакомить с судном, тем более новым, но закон приходной вахты гласил: — Пришел с берега — замени тех, кто пришел с моря. Переодевшись в новенький комбинезон и теплый, верблюжьей шерсти свитер, подарок отчима, сменил Ивана, небольшого сельского вида парня, который протянул повязку вахтенного и чистый ватник, от которого я отказался. По привычке, усвоенной еще на практике в БГМП, повесил повязку, еще один, в общем-то бесполезный на торговом флоте атрибут, на звонок и, как учили, спустился на грузовую палубу, чтобы осмотреть ее и состояние груза в трюмах. Однако благие намерения были остановлены громким окриком, а если говорить откровенней, благим матом. Я оглянулся и увидел боцмана стоящего у трапа, размахивающего повязкой.

— Ты что, охренел? На судне начальства, словно тараканов на старом пароходе, а ты разгуливаешь по палубе, да еще и без повязки. Да тебя за это…, - дальше следовало такое,

что можно услышать только от старых боцманов в минуты крайнего возмущения, усиленного некоторой дозой спиртного. В голосе боцмана было, пожалуй, больше досады, чем злости, и я поспешно поднялся на палубу и натянул повязку на рукав. Когда поднял взгляд, то прямо перед собой через стекло приоткрытого иллюминатора кают-компании увидел полное, почти круглое лицо человека с холодными глазами, который смотрел на меня, как удав на кролика. Сомнений не было, это был капитан, мой первый на флоте капитан после окончания училища, и он все видел и слышал. Учитывая характеристику, данную ему моряками, сомнений не было — я совершил непоправимую ошибку, за которую придется дорого платить.

Первая вахта пролетела быстро, днем скучать не пришлось, многочисленные посетители шли сплошным, нескончаемым потоком. Командный состав судна, замученный расспросами и желанием осмотреть все, не имел возможности даже поговорить с женами, и те, раздосадованные, прижимая к груди детей и подарки, покинули судно к обеду. Рядовые, свободные от вахты, разбежались к этому же времени. На судне остались только вахтенные штурман, механик, я с Иваном да пара холостых мотористов. Поток посетителей не иссяк и после обеда, уже казалось, что конца ему не будет, но к часам к пятнадцати на судно поднялся заместитель начальника ЭГМП Б.И. Левенштейн. Человек исключительно интеллигентный, не повышая голоса, как бы, между прочим, он выразил удивление, что до сих пор на судне слишком много работников, постоянное место которых в кабинетах. Судно почти мгновенно опустело и, задержавшись с капитаном ровно столько, сколько опытному моряку нужно для того, чтобы составить мнение о новом судне, Левенштейн покинул судно, пожав руки вахтенным, в том числе и мне. Это рукопожатие я запомнил на всю жизнь, подобным обращением начальствующие особы матросов и молодых помощников не баловали, за весьма редким исключением. Тогда, оно показалось хорошим напутствием в жизнь и конкретно для работы на этом судне.

Выгрузка сельди шла скоро, груз был дефицитным и обожаемым не только грузчиками, но и всеми народами, из-за чего впоследствии даже разразится "сельдяная война". Для советского народа в послевоенные годы сей продукт являлся одним из самых доступных и обильно употребляемым с картошечкой под водочку и без оной. Надо отдать должное, норвежская сельдь была жирной, одна к одной, специального засола и невероятно вкусной, не чета отечественной, выловленной в тех же водах. По этой причине время от времени "скользкие" бочки обрывались с подъема и разбивались на причале, предварительно случайно чисто заметенным. Такая практика существовала во всех портах мира, не была исключением и в Таллине, хотя за выгрузкой наблюдали несколько милиционеров и представителей Отдела Борьбы с Хищением Социалистической Собственности, сокращенно ОБХСС, организации, созданной для "сражений" с одним из самых больших зол. Зная об этом, норвежские грузоотправители на каждое судно грузили некоторое количество бочек сверх указанного в коносаментах, но до окончания выгрузки их число второй помошник оставлял в тайне. Вынести из порта в те времена что-либо было трудно, так считалось официально, поэтому количество разбитых бочек было невелико и обычно пропорционально числу бригад, побывавших на борту.

Торговый порт тогда занимал лишь один бассейн, все остальное принадлежало ВМФ, и боевые корабли, вернее "единицы", как тогда называли военные все, что могло держаться на плаву, владели остальным водным пространством. На рейде всегда стояли суда в ожидании очереди, а для администрации порта основной задачей считалась скорейшая обработка судов.

На судне шли обычные судовые работы, которые выполняются в порту и от которых зависит жизнь в рейсе. Принимали на борт продукты, пресную воду, топливо, смазочные масла, техническое снабжение. Экипаж по возможности отдыхал, сочетая семейный отдых с хождением на медкомиссию, с обязательным обходом комсоставом отделов и служб пароходства. Пришлось работать все время стоянки, но я этому был рад и относительно подробно ознакомился с судном, с командным составом, опробовал работу всех палубных механизмов. С капитаном сталкивался на палубе и в коридорах не раз, но тот лишь слегка кивал в ответ на приветствие и молча проходил мимо.

На мое желание узнать о капитане больше радист ответил коротко: — От нашего мастера "здрасте" не дождешься! Чоп вставить — пожалуйста. Запомни, чем меньше раскрываешь рот в его присутствии, тем лучше для тебя. Даю бесплатный совет, когда работаешь на палубе или стоишь на вахте, будь бдительным, наш мастер, как ЧК — никогда не дремлет. Уж больно он любит в иллюминатор подсматривать за вами, матросами или на мостик пройтись на цыпочках, авось, на радость, застукает вас со штурманом за грубейшим нарушением порядка. Это для него как бальзам на душу, а в сочетании с правами по Уставу, он никому ничего не прощает. Вскоре я узнаю о капитане многое, о чем не предполагал и не думал, в том числе и то, что Сейдбаталов Аркадий Андреевич, как звали его в пароходстве и на судне, вовсе и не Аркадий и даже не Андреевич, а Абдул Кадыр Абабукерович, так писалось в судовой роли, татарин родом из Ленинграда. Узнаю, что он страшно не любит, когда кто-то назовет его по имени