– Да, наверное, – ответил Торн. – Но ведь никто изнас не может считать себя в безопасности, когда спит, – разве не так?

Мариус горько улыбнулся.

– До сих пор смертные не причиняли мне вреда.

– Ты говоришь о царице и о тех, кого она уничтожила?

– Об этом и не только. Всякое бывало.

Безмолвно, пользуясь лишь Мысленным даром, Мариус сообщилТорну, что сам он охотится только на преступников.

– Таким образом я остаюсь в мире с человечеством, –объяснил он уже вслух. – Только так и удается выжить. Мысленный дарпозволяет мне без труда отыскать убийцу. В больших городах их хватает.

– А я предпочитаю отпивать всего по несколькуглотков, – сказал Торн. – Поверь, обжорство не в моем обычае. Яотпиваю от многих, но никто не умирает. Так я прожил несколько веков средиСнежного народа. В первые годы после перерождения я не обладал таким умением:стремился поскорее насытиться и часто вел себя слишком безрассудно. Но потомнаучился. На моей совести нет ни одной погубленной души. Обычно я заходил впереполненные таверны и отпивал то от одного, то от другого – как пчела,перелетающая с цветка на цветок.

Мариус улыбнулся.

– Хороший обычай. Ты проявлял удивительное для сына Торамилосердие. – Улыбка стала шире. – Истинное милосердие.

– Презираешь моего бога? – настороженно спросил Торн.

– Дело не в этом, – ответил Мариус. – Я говорил,что утратил веру в римских богов, но, по правде говоря, ее у меня и не было,ибо я слишком хладнокровен по натуре. Не поклоняясь богам, я отношусь к нимскорее как к героям эпических сказаний. О Торе, например, насколько мнеизвестно, упоминают многие предания, повествующие о кровопролитных войнах, обесконечных битвах, о громе небесном. Так?

Торн даже не пытался скрыть, какое удовольствие доставляетему беседа. Мысленный дар не допускал столь тесного общения, к тому же речи Мариусане только радовали Торна своим звучанием, но и заставляли его думать ирассуждать.

– Да, предания, поэтические сказания, – кивнулТорн, – но не было для меня ничего более ясного и реального, чем раскатыгрома, раздающиеся в горах, когда Тор опускает молот. И по ночам, когда я одинвыходил из отцовского дома навстречу дождю и ветру, когда бесстрашно взбиралсяпо сырому склону, чтобы услышать гром, я знал, что бог рядом. Но я был далек отпоэзии.

Он помолчал, вспоминая родные места и свою юность, а потомтихо произнес, не глядя на Мариуса:

– Я слышал и других богов. Громче всех остальных звучалголос Одина, возглавлявшего неистовую охоту в небесах. Да, я видел, как они,словно бесплотные духи, проносились мимо, и никогда их не забывал.

– А сейчас видишь?

Мариус задал вопрос не из желания поддразнить Торна, а изнеподдельного интереса и, быть может опасаясь, что тот неправильно истолкуетего намерение, поспешил добавить:

– Надеюсь, что да.

– Не знаю, – ответил Торн. – Это было так давно.Никогда не думал, что смогу вновь обрести такую способность.

Но перед его мысленным взором они предстали словно наяву.Сидя в теплой ванне, успокоившей кровь, изгнавшей из тела жестокий холод, онвидел перед собой морозную долину, слышал грозовые раскаты, взирал на пролетавшихвысоко над головой призраков – утраченных мертвых, спешащих по небу за богомОдином.

«Идите за мной, – велел тогда Торн своим спутникам,юнцам, тайком покинувшим вместе с ним зал. – Мы отправимся в рощу ипостоим среди деревьев, пока грохочет гром».

Священная земля пугала их, но они не смели выказать страх.

– Ты истинное дитя викингов, – тихо сказал Мариус.

– Так называли нас бритты, – ответил Торн. –Насколько я помню, сами мы это слово не употребляли и узнали его только отврагов. О, как они кричали, когда мы взбирались на стены их укреплений, когдазабирали золото с алтарей их храмов. Я и сейчас слышу эти вопли.

Он сделал паузу и пристально посмотрел на Мариуса.

– Поражаюсь твоему терпению. Тебе действительно интересно.

Мариус кивнул.

– Да, очень.

Он коротко вздохнул и взглянул сквозь толстую стекляннуюстену на улицу.

– Одиночество тяготит меня, друг мой. Я не могу оставаться вобществе тех, кто мне особенно близок. А они не терпят моего присутствия, ибоне желают простить то, что я когда-то сделал.

Это неожиданное признание удивило Торна. Он вспомнил Лестатаи его песни. Вспомнил тех, кто собрался на совет, когда восстала темная царица.Он знал, что все они выжили и что этот блондин, Мариус, вел себя кудаблагоразумнее остальных.

– Извини, я не хотел тебя перебивать, – сказалМариус. – Ты как раз собирался перейти к главному.

– Я только хотел сказать, что успел многих убить еще дотого, как стал пить кровь, – объяснил Торн. – Я размахивал направо иналево не только молотом Тора, но и мечом и топором. Мальчишкой я сражался боко бок с отцом. Можешь не сомневаться, он умер не от болезни, но пал в бою, соружием в руках, как и подобает настоящему воину.

Торн помолчал.

– А ты, мой друг? – после паузы спросил он. – Тыне был солдатом?

Мариус покачал головой.

– Нет. Я был сенатором, законотворцем, так сказать, иотчасти философом. Да, я участвовал в битвах – так хотела моя семья – и занималв своем легионе высокое положение, но служил недолго и, как толькопредставилась возможность, вернулся домой, к своей библиотеке. Я любил книги. Исейчас люблю. И в этом доме, и во всех других, которые мне принадлежат, многокниг – им отведены специальные помещения. А вот духом сражения я так и непроникся.

Мариус наклонился и плеснул водой себе в лицо, как преждеТорн.

– Пора, – сказал он. – Покончим с однимудовольствием и позволим себе другое. Пойдем охотиться. Я чувствую, как тыголоден. Для тебя приготовлена одежда и все необходимое. Или ты хочешь подольшепогреться в горячей воде?

– Нет, достаточно, – с готовностью откликнулся Торн,стыдясь признаться, что давно уже не ощущал во рту вкуса крови.

Он снова ополоснул лицо и волосы, окунулся напоследок сголовой и встал, откидывая со лба мокрые пряди.

Мариус уже выбрался из ванны и протягивал Торну большоебелое полотенце.