Лишения, уже пережитые народом за четверть века (и неизбежно предстоящие еще будущие лишения), будут оправданы, только если мы начнем пользоваться наконец-то единственным, но реальным достижением «новой» России: состоявшимся разделением трудового вознаграждения (включая и деловое, и управленческое, если исключить сверхдоходы, извлекаемые за счет государства) и собственно социальных гарантий. Правда, и сегодня социальные гарантии предлагаются властью «из-под полы» в идеологическом плане, поскольку экономическая идеология у нас остается целиком либеральной, а значит, подобные гарантии запрещающей.

Что ж удивляться, что наша Дунька по-прежнему рвется в Европу. Там социализм формально никто не запрещал. Поэтому с неизбежностью социальные гарантии предлагаются властью в России в форматах либо монетизации («материнский капитал», «льготная ипотека»), либо того же потребления, причем неизбежно расширенного. Ведь потребитель-то ждет именно этого и от социальных гарантий. Однако потребление – это не обеспечение воспроизводства жизни, оно дисгармонично, как и любые желания, отпущенные на волю и подстрекаемые маркетингом абстрактного экономического роста.

Социальные гарантии в немонетизированной части (монетизированная неизбежно дефицитна) должны не потребление расширять (этого очень бы хотелось тем, кто делает бизнес на бюджете – то есть большинству бизнес-сообщества), а гармонизировать воспроизводство здорового, трудоспособного и образованного человека. Его нашей экономике очень не хватает. Уже пилотов начинаем нанимать за рубежом. Но потребитель лучше купит третий телевизор и десятый айфон, чем вылечит хроническую болезнь и выучится на реальную новую востребованную специальность (а не купит фиктивный диплом юриста-экономиста).

Бизнес «войдет в берега», только когда его единственной целью перестанет быть сверхприбыль, когда такой цели у него вообще не будет. Это касается всех масштабов деловой активности: и малого, и среднего, и крупного. Только тогда можно будет поставить вопрос о производственной и вообще экономической эффективности предпринимательской деятельности. Тогда и грабить бизнес не будет смысла – ни чиновникам, ни бандитам. Такому бизнесу нужна настоящая государственная защита – и правовая, и экономическая. Короче – бизнес работать должен, а не «зарабатывать». Вот что нам нужно, а не мифическая «борьба с коррупцией», ибо бороться самому с собой никак невозможно.

Надо избавиться еще от одного экономического мифа, чтобы курс рубля вел не к ужасу, а к отрезвлению. Нам навязывают концепцию, что мы должны найти свое место в «системе мирового разделения труда». От нас хотят, чтобы мы приняли сам принцип, что занятие такого места неизбежно. А уж место нам подберут – и окажется, что «какое смогли, такое и заняли».

Наша «сырьевая ограниченность», с которой носится либеральная экономическая идеология, и есть реализация именно этой концепции. Мы не должны производить вооружения, самолеты и вообще сколько-нибудь сложные вещи. Даже наивная российская попытка купить проблемный «Опель» – и та успехом не увенчалась. Ничего, кроме лежалого товара, нам, собственно, никогда и не продавали. Без всяких санкций.

Следует вспомнить, что против мирового разделения труда как такового (и против регионального тоже) категорически выступал Кропоткин. Если мы не хотим установления над собой никакой другой власти, кроме своей собственной, – то стоит прислушаться к экономической мысли анархизма. Для международной экономики она полностью применима. Никто в современном мире не продает товары на экспорт без цели выкачать сверхприбыли – и создать зависимость импортера (иначе в зависимость попадает сам экспортер, пример – наш ответный запрет на ввоз).

Это неизбежно при текущем устройстве мирового денежного обращения, основанного на сверхэмиссии. Так что экспорт – это право сильного и возможность навязать свои товары на своих условиях, агрессивный маркетинг и реклама, политическое стимулирование импорта в зависимые страны. Так что нам надо вспомнить, что реальная экономика воспроизводства жизни и деятельности предполагает отнюдь не специализацию, а напротив – расширение видов деятельности и производства собственных продуктов, когда, в пределе, мы производим сами все, что нам нужно.

В том числе самим нужно производить и технологии. Или эффективно «заимствовать». Стесняться тут нечего. Китай, во всяком случае, не стесняется. Миф об «отстающих странах» есть вывернутая наизнанку правда о том, что препятствие распространению знаний и технологий есть главная политическая задача тех стран, которые ими обладают. Эти страны (мы их хорошо знаем) стремятся сделать «общими» (то есть прежде всего – своими) как раз не знания и технологии (чего на словах требует миф об изобилии, упомянутый выше), а природные ресурсы, без которых пока что не обходится ни одно «информационное общество», ибо переселиться в фейсбук физически невозможно. Без глобального обобществления науки же никакого глобального человечества в экономическом смысле быть не может в принципе. А значит, пока – каждый за себя.

Отказ от импортно-товарной экономической эмиграции потребителей – дело болезненное. Но неизбежное. Привычки придется пересматривать. Но лучше отказаться от них, чем от своей жизни. Вся навязываемая нам экономическая мифология, которая должна вызвать неуправляемый нами самими страх и ужас, истерику и панику, трактует экономическое как естественный процесс. Все в ней якобы происходит «само». И не надо «мешать». Надо лишь дать «свободу».

Это неправда. Естественные процессы в экономической действительности являются откликом на искусственную составляющую, на действия субъектов. Как многочисленных индивидуальных, так и коллективных, таких как корпорации и государства. Последние вообще и существуют ради богатства народов, и без государств не было бы ни богатства, ни самих народов.

Адаму Смиту это было очевидно, и он из этого исходил. Его идеологические пересказчики грубо искажают его рабочие представления в расхожих разговорах о «невидимой руке рынка», будучи уверенными, что при современном развале образования самого Адама читать никто не станет, а если станет, то ни черта не поймет. А ведь главное там – что это таки рука, хоть и невидимая. Рынок – инструмент государственного управления экономикой – об этом писал классик.

Курс рубля – как и экономика – явление искусственно-естественное. В той мере, в которой он «сам» себя «ведет», это защитная реакция нашего национального экономического организма на избыток поступающей в него извне товарной массы. В искусственной части – мы и должны его понижать, поскольку это общий запрет на ввоз всего чужого, в дополнение к запрету на ввоз конкретных товарных позиций по продуктам питания и сельскому хозяйству. Оба вектора совпадают. Значит, все правильно. Все это старый добрый вопрос о свободе торговли, против которой всегда выступала Европа и которую всегда навязывала Англия.

Пожировали за счет природных запасов, побездельничали, потребляли расширенно всякое барахло – и хватит, надо работать. Потребление нужно отредактировать. И восстанавливать человеческий потенциал. Курс рубля – это управленческий инструмент, а не показатель «успешности» или «неуспешности» экономической стратегии. Он вообще сиюминутен, а на восстановление экономического и хозяйственного суверенитета уйдут годы. Истерика и паника не помогут. Они должны нам помешать. А другого пути у нас нет. Кто думает иначе – просто оглянитесь.