— Фамилия? А хрен ее знает! — удрученно вздохнул Гепард. — Груней ее там все зовут.

Махнув рукой: мол, иди. Варяг взял Лену за плечи и осторожно повел к старому кожаному креслу у камина. Она села, вернее сказать, бессильно упала. Он стоял рядом.

— Отдыхай, — зачем-то сказал он. — Не знаю, чем помочь тебе. Скажи, кто над тобой издевался? Назови кто. Урусов? Кто? Я их на куски разорву.

Лена впервые очнулась от своего забытья и помотала головой:

— Нет, не надо. Бог им судья. Пусть. Не трогай их. — Она подняла на него потухший взгляд и зашептала:

— И Урусова не надо. Я прошу — не трогай его.

Варяг скрипнул зубами, подавляя внезапно закипевшую в душе ярость. Он украдкой смахнул навернувшиеся на глаза слезы, обнял ее и прижал к груди.

— Успокойся, родная. Все кончено. Забудь!

— Не трогай Урусова! — опять прошептала Лена. — Не надо опускаться до его звериного уровня. Это не человек, это зверь. Там все звери. А мы люди. Мы не можем быть такими же, как они.

Варяг кивнул, проклиная себя за полное бессилие что-либо сделать. Жаль, что он не мог поехать вместе с ребятами в Волоколамск. Если бы он увидел Лену рядом с ее тюремщиками, он бы не сдержался. Он бы убил на месте и эту бабу Груню, и ее вертухаев — или там в женской тюрьме вертухайки?

— Хочешь в постель? — предложил он ласково. — Поспи. Тебе стоит поспать.

И почувствовал, как она содрогнулась под его рукой.

— В постель? Спать? Я не могу, Владик. Я не могу — в постель. Извини, я теперь долго не смогу быть… с тобой. Не смогу ложиться в постель. Они меня так там истерзали… — И она затряслась от беззвучных рыданий.

Оставив Лену одну, Варяг спустился в подвал. У запертой двери в погреб стоял на часах Андрюша Зверек. Точнее, сидел на табуретке, прислонившись спиной к стене.

— Как там? — поинтересовался Варяг хмуро.

— Все тихо. Есть не просит, — бодро отозвался Зверек, но, заметив выражение лица босса, осекся и озабоченно ляпнул:

— А чо, надо выводить?

— Нет. Не надо. Отопри-ка.

Андрюша загремел большим ключом и отпер амбарный замок. Владислав, пригнув голову, вошел помещение, разглядел в темноте лесенку, ведущую в погреб, и стал осторожно спускаться вниз, опираясь рукой о кирпичную стену.

Евгений Николаевич сидел на порожней бочке и мрачно смотрел на гостя.

Руки у него по-прежнему были связаны сзади. Варяг подошел вплотную к нему и молча стал разглядывать, точно какое-то диковинное исполинское насекомое.

— Сейчас сюда привезли Елену Сорокину, — процедил он сквозь зубы. — Из тюрьмы, куда ты ее отправил. Лучше бы тебе сдохнуть там, в Переделкино…

Урусов!

Заложник завозился и, с трудом разлепив ссохшиеся губы, пролепетал:

— Я тут ни при чем. Я ее там не держал… Был приказ… Она проходила по уголовному делу как сви…

— Не робей, мент! — с презрением бросил Варяг и, не сдержавшись, пнул его ногой по колену, так что Урусов глухо охнул. — Она меня просила не трогать тебя. И я тебя не трону. Так что благодари ее-и Бога. Моя бы воля, я бы сунул твои яйца в мясорубку «Бош», врубил бы самый полный и подождал бы, пока тебя всего туда не засосет…

На самом деле Владислав решил подержать Урусова в этом подвале на тот случай, если тот понадобится ему для какой-нибудь важной сделки. Он понимал, что у генерала должны быть важные сообщники, которые ему пока оставались неизвестны. Когда же Варяг выяснит, кто они, — вот тогда генерал Урусов наверняка сможет оказать ему важную услугу И ради этой возможности Владиславу пришлось усмирить свой клокочущий гнев и оставить заложника в покое.

* * *

— На «Каспийскнэфть» вчера вечером налоговая наехала! Вы же обэщали, что всио будэт путиом! — Шота от волнения чуть не перешел на грузинский. Но его собеседник все равно не понимал этого благородного языка, и Шоте приходилось обуздывать свой горячий норов. — Ми жэ па рукам ударили! Как так можно слово нарушать, я нэ нанимаю, Владимир Алексеевич!

Он разговаривал с помощником начальника главка Министерства нефтегазовой промышленности России, курировавшим добычу черного золота на Каспийском море. С Владимиром Алексеевичем Подколзиным Шота был знаком давно — с 1989 года, когда тот, в ту пору еще мелкий чиновник со Ставрополья, приехал отдыхать в Гагру, где и познакомился с чудесным грузином, хозяином тамошних ресторанов и игорных залов. С тех пор их дружба крепла пропорционально карьерному росту Владимира Алексеевича. В последние годы, когда ставропольский чиновник сел в высокое кресло в Москве, эта дружба стала, как шутил Шота, «вечнозеленой». Понятно, что грузинский хохмач намекал вовсе не на зеленые насаждения, а на «грины», служившие надежной подпоркой любых контактов — деловых или сексуальных — в пределах московского Садового кольца. До сих пор Владимир Алексеевич неизменно оправдывал доверие своего грузинского друга. И вдруг что-то в их дружбе надломилось…

Но Владимир Алексеевич и сам толком не понимал, что происходит. После президентских выборов, еще не успели чернила высохнуть на первом указе новоизбранного президента, в стране начались странные, если не сказать тревожные, события. «Силовики» всех уровней — от федеральных спецслужб до районных налоговых полицейских, — как будто получив негласную команду «фас», точно с цепи сорвались. В ведущих компаниях страны начался повальный шмон. На официальной фене это называлось «выемкой документов при проведении проверки финансовой деятельности». На самом же деле мало у кого оставались сомнения относительно цели этих карательных рейдов: налоговый «шмон» был своего рода черной меткой крупным предпринимателям. Им предлагалось щедро «делиться» с бюджетом. Хотя чем еще могла бы поделиться, например, «Каспийскнефть», Владимир Алексеевич, убей бог, не врубался. Налоги компания платила исправно, а это были многомиллионные суммы. То есть, конечно, платили-то только с представленных документов, не «по-белому»… Так кто же сейчас «по-белому» показывает? Если все показать, то ведь придется светить не только реальные зарплаты всех работников — от генеральных директоров до уборщиц, но и реальные цены и многочисленные «откаты», падающие в карманы алчных государственных служащих. А так ведь веревочка может виться-виться и привести очень далеко — и высоко, быть может, к самим краснокирпичным стенам Кремля…

Владимир Алексеевич знал, что «Каспийскнефть» плотно держат криминальные авторитеты, то есть не в том смысле, что нефтяники платили ворам дань. Сами воры в лице Шоты (он входил в совет директоров) и были владельцами контрольного пакета акций «Каспийскнефти», и организация нефтяного бизнеса у них была налажена четко. Добытую нефть компания продавала — только на бумаге, конечно, — ростовскому нефтеперерабатывающему заводу, оттуда нефть «продавалась» далее по цепочке еще трем посредникам по смехотворной цене, с которой и платились налоги. Затем нефть «перегонялась» в Казахстан и оттуда возвращалась как «импортированная» на нефтеперегонные заводы Сибири. И за нее «платили» уже по непомерно высокой цене, а разница между заниженной ценой продажи и завышенной ценой закупки растекалась по сотням невидимых ручейков. Хитрую схему придумал Шота. И все налоговые чиновники на местах были им основательно «прикормлены» и без проволочек оформляли нужные бумаги…