Как при Сталине. Или при Брежневе. А теперь все меняется по годам. Р-раз — и очередная рокировочка. Вон, видал, что «Дед» учудил — молоденького полковника во главе великой страны поставил… И сразу везде новые веяния начались — на Старой площади, в «эмвэдухс», у нас… Я старый кадровый работник госбезопасности, — покосившись на Варяга, уточнил Львов. — Ну и сразу про вас вспомнили.

Герасим Герасимович глубоко затянулся сигаретой, закряхтел и вдруг резко сменил тему.

— Я сказал «гибель», Владислав Геннадьевич, потому что Михалыч не умер.

Его убили. И убийство его было прямо связано с вашим исчезновением… вернее, похищением в ноябре. И Михалыч знал, что ваши… гм… коллеги затевают против вас дело… А одновременно и против него, потому что он был единственный, кто не пошел против вас. И он знал — или догадывался, или просто интуиция ему подсказала, — кто к нему придет. Он мне все рассказал. И записку эту написал при мне, потому что понимал, что, кроме меня, никто вам не поможет.

— И кто же Михалыча убил? — глухо, с затаенной злостью спросил Варяг, нагнув голову. Сейчас он походил на разъяренного быка, готовящегося проткнуть острыми рогами назойливого матадора.

Герасим Герасимович поднял руку:

— Не торопитесь. Он назвал мне имя. И я его вам назову. Но учтите: это все-таки его догадка. Только догадка. Прежде чем начнете действовать, хочу вас кое о чем предупредить. Я об этом как-то и Михалычу говорил. Вы человек известный, в большие кабинеты были вхожи. У вас имелись высокие покровители. Но все это в прошлом. За те три или четыре месяца, что вы отсутствовали, в стране многое изменилось. Очень многое. И те, кто раньше вас разрабатывал — как генерал Тимо-нин, и те, кто вас прикрывал. Этих либо в отставку отправили, либо перевели на другие должности — подальше от Москвы. А в МВД вами сейчас плотно занимается один генерал-полковник, мерзопакостная, надо сказать, личность…

Урусов.

— Уже не занимается! — со злорадной усмешкой перебил его Варяг. — Генерал Урусов в настоящее время проходит курс углубленной психотерапии под моим пристальным наблюдением…

Львов даже присвистнул:

— Так во-он оно что… А я-то как раз сегодня утром узнал, что Евгений Николаевич куда-то пропал пару дней назад. Ну теперь ясно… Но смею вас уверить, что он тут отнюдь не главная фигура. Вами занимались совершенно другие люди. Из другого ведомства. Урусов был только пешкой в их игре, слепым исполнителем. Потому что он и сам не понимал, что происходит и в чем его функции. Во всяком случае, как я понимаю, ваше исчезновение и появление никак с ним не связано…

— Пока мне это не известно, — покачал головой Варяг.

— Вы контролировали немалые деньги, — продолжал Герасим Герасимович. — И, собственно, весь сыр-бор разгорелся именно из-за них. Сколько там было на кону, девять или десять миллионов?

— Миллиардов, я бы сказал, — спокойно поправил его Владислав, с невольной усмешкой наблюдая за реакцией старого гэбэшника: его морщинистое лицо вытянулось, глаза вылезли из орбит.

— Миллиардов? — переспросил он шепотом. — Откуда же? Не на даче же у Егора Сергеевича…

Теперь настал черед Варяга удивляться.

— Так вы знали Нестеренко?

Львов важно кивнул:

— Мы были с ним на «ты». Умный был мужик. Жаль, таких бы людей на Руси побольше — побольше было бы порядка. Да, так вот… Я не знаю, кто всю эту заварушку задумал и провернул, но точно знаю, что не Урусов и не эмвэдэшники. У них кишка тонка.

— Я знаю, — бросил Варяг, но вдаваться в подробности не стал.

— Да что вы! Ну-ну! — Львов с уважением посмотрел на него. — Ладно, тогда про Михалыча. Он сильно подозревал одного из ваших… Тима. Есть такой?

— Тимаков! — Лицо Варяга посуровело. — Тима… Это я проверю. — Он вспомнил, что на том большом сходняке Тима Подольский базарил громче всех. Что ж, тогда все становится понятно. — Скажите, Герасим Герасимо-вич, а не имеете ли вы какой-то информации об одном человеке… Буттаев. Закир Буттаев.

Львов посмотрел поверх плеча Владислава, всмотрелся в проходящую мимо парочку молодых людей и перевел взгляд на собеседника:

— Знакомая фамилия. А что вас интересует?

— Я бы хотел узнать, какая у него была роль в тех ноябрьских событиях.

— Видите ли, Владислав Геннадьевич, должен вам сказать, что мы с Михалычем были давние и хорошие друзья. Но деловые отношения у нас с ним складывались на… коммерческой основе. Я давно в отставке, но у меня осталось немало знакомых, которые продолжают работать в системе. Но они ведь мне информацию передают не за красивые глаза. У всех семьи, зарплата не бог весть какая…

— Я вас понял, Герасим Герасимович, — остановил его Варяг. — Сколько?

— Ну скажем… двадцать кусков! — Но, заметив, как напрягся Игнатов, Герасим Герасимович великодушно скостил гонорар. — Ладно, я понимаю, у вас сейчас не самый благополучный период… Пятнадцать. Меньше не получится. Через три дня будет готово. Звоните. Телефон вы знаете.

— По рукам, — согласился Варяг.

Он ума не мог приложить, где взять пятнадцать тысяч баксов. Но Львов ему сейчас был нужен — это просто подарок судьбы. Пока Чижевский был отрезан от своих неформальных связей в ФСБ, отставной гэбэш-ник и закадычный приятель Михалыча мог оказать ему огромную помощь — и грех был бы этой возможностью не воспользоваться, пускай и за непомерную плату.

Гепард с Сержантом по асфальтированным дорожкам обошли добротный четырнадцатиэтажный дом. Уже стемнело, но в этот ветреный апрельский вечер во дворах было немало народу — кто-то возвращался домой, кто-то выгуливал собаку, кто-то распивал с приятелем бутылку на уютной скамейке под ветвями распускающихся кленов. На двух неторопливо прохаживавшихся мужчин никто не обращал внимания. Клены раскачивались и шумели под ветром, между фонарями метались тени, но бурная погода вселяла в душу Сержанта успокоение: он знал, что шум ветра и мельтешение теней маскируют вряд ли хуже тумана и снегопада.

Они вернулись с Гепардом на ту же точку, с которой начали обход. Все совпадало со схемой, которую Гепард вычертил в результате трехдневного наблюдения за домом. Главной особенностью его местоположения, которую сразу отметил Гепард, являлось то, что дом стоял на косогоре, и потому балкон второго этажа с той стороны, где они теперь стояли, находился необычно близко к земле.

В окнах гостиной, за балконной дверью, горел свет. Дверь на балкон была приоткрыта, и за ней колыхалась зеленая штора. Сержант поднял глаза, взглядом пересчитывая этажи. На двенадцатом этаже он разглядел ту же картину, что и на втором, — свет во всех окнах, приоткрытая дверь на балкон и колышущаяся на ветру штора.

Квартиру на двенадцатом этаже снимал Тима Подольский, за которым по указанию Варяга Сержант и Гепард вели наблюдение.

Теперь Сержант стоял и смотрел задрав голову на окна квартиры на двенадцатом этаже. Согласно наблюдениям Гепарда, эту квартиру Тима держал для попоек с друзьями и любовных утех (впрочем, чаще и то и другое успешно совмещалось). В подъезде стоял домофон, и, кроме того, гладиаторы Тимы, видимо, также оставались дежурить в подъезде. Этим отчасти и объяснялась дерзость Тимы: он чувствовал себя в безопасности не только в своем элитном коттедже в Троицке, который надежно охранялся, но и здесь, на Крылатских холмах, куда приезжал весело провести время. А время Тима и впрямь проводил весело: наблюдавший за домом Гепард три вечера кряду слышал доносившиеся с двенадцатого этажа пьяные вопли, женский визг, хохот, звон посуды, громкую музыку, нестройное хоровое пение. Порой веселье затягивалось далеко за полночь, и тогда с других этажей слышались возмущенные крики соседей, на которые сам Тима отвечал издевательским смехом и ехидным матом. Однажды Гепарда чуть не убило почти полной бутылкой шампанского, со свистом прилетевшей сверху и взорвавшейся на асфальте у самых его ног. Егор, чертыхаясь, отскочил в сторону, а наверху истерически заржали какие-то бабы. Не раз во время кутежей к дому подъезжал милицейский «уазик», вызванный, видимо, измученными соседями, однако Тима умел находить с местными ментами общий язык: через некоторое время довольные милиционеры, посмеиваясь, выводили из подъезда, делили полученные деньги, садились в «уазик» и уезжали.