Шпага погибшего поляка хороша. Ветки смахивает на раз. Получается эффектно, и вскоре роща наполняется треском ломаемых ветвей. Прем напролом в буквальном смысле, сметая массой тел кустарник и втаптывая в слякоть ободранные ветки.

Вот и просека. Кажется, телеги встали еще теснее. Завидев показавшуюся из чащи нашу нестройную толпу, давешний извозчик визгливо закричал:

– Не сметь! Эта повозка принадлежит…

Короткий тычок капитана в грудь, и слова забулькали у безымянного слуги в горле.

– Вперед! – командую и подбегаю к телеге. Перед ней уже присел на колено Ерема. Встаю ему на плечи и взлетаю на повозку, продрав носком башмака какой-то тюк. Испугавшаяся лошадь дернулась было, но ее уже крепко держал за недоуздок Ефим.

Мой пример увидели все, и вот уже красная волна солдат захлестнула сгрудившиеся повозки, перелилась на ту сторону просеки и втягиваясь в лес. Где-то, заскрипев, подломилось тележное колесо. Испуганно ржали лошади. Краем глаза отмечаю, что в толпе солдат позади мелькает золотой шарф того самого массивного генерала, что только что скакал по холму. Надо же! Вроде генерал, а не брезгует пешком ходить вперемешку с грязной солдатней! Кто это, интересно? У нас на холме генералов столпилось столько, что всех и не упомнишь!

За спиной на западном краю холма загрохотали ружейные залпы. Похоже, генерал Леонтьев решил связать боем прусский заслон, прикрывая наш бросок через лес. Интересно, это такой план, или наши генералы и правда умеют реагировать на быстро меняющуюся обстановку?

Что за мысли лезут в голову? Ну конечно же умеют, на то они и генералы! Не отвлекайся, Жора! Вперед! А то господин капитан вон уже как далеко оторвался.

По эту сторону просеки роща более сырая. Башмаки хлюпают в слякоти. В толпе солдат то и дело кто-нибудь поскальзывается и падает, но соседи тут же в несколько рук помогают такому подняться.

И сзади, и слева сквозь топот, ругань и пыхтение солдат доносится грохот битвы, а прямо впереди никакой пальбы. Неужели опоздали, и битва укатилась налево, на восток, к переправе?

А вот и конец рощи. Деревья стоят пореже, подлеска практически нет, вываливающимся из чащобы солдатам есть где накапливаться и собираться в группы.

Вижу, как с нашего наблюдательного дерева спрыгнул Степан и суетливо подбежал к прущему, как бегемот, капитану. Что-то объясняет на ходу, размахивая и показывая руками.

Рядом ворчит прапорщик Семенов:

– Ну вот, здесь уже не так тесно! – и одним движением распускает шнуровку на свернутом вокруг древка знамени.

Идем вперед, Семенов держит знамя перед собой наперевес. Поднимать опасается, чтобы не запутаться в деревьях.

Капитан Нелидов вышел к самому крайнему деревцу рощи, за которым уже было чистое поле. Встал и повернул руку со шпагой в сторону от себя, как шлагбаум.

– Становись!

Толпа солдат дошла до него, и впереди идущие начали один за другим останавливаться. Кто просто отдышаться, кто повинуясь команде Нелидова, а кто-то просто растерялся от открывшегося нам зрелища.

Поле перед нами, насколько хватало глаз, было забито людьми в синих мундирах.

Сколько же их там? Тысячи, десятки тысяч!

Метрах в ста впереди стояла группа всадников. Генерал Лопухин без шпаги, но со свитой, а перед ним несколько прусских офицеров с широкими лентами золотого цвета на мундирах. Тоже, небось, генералы. А еще рядом гарцевал на вороном коне знакомый мне человек в черном. Вон ты где, зараза.

Наше шумное появление на опушке рощи быстро заметили. Один из прусских офицеров заорал сиплым голосом, барабанщик выдал отрывистую дробь, и ближайший из неприятельских батальонов смешался и начал перестраиваться фронтом в нашу сторону.

– Быстрее, быстрее строимся! Заряжай! – заорал Нелидов.

Оказавшиеся рядом Фомин, Ефим и Годарев побежали вдоль толпы в красном, крепким словцом и тычками выстраивая солдат в линию. А сзади, из леса, все напирали и напирали новые солдаты.

Отодвинув меня плечом, вперед прошел плотный плечистый мужчина в генеральском золотом шарфе. Но направился не к Нелидову, а напрямик к тому дереву, с которого недавно спрыгнул Степан. Миг – и генерал уже карабкается по ветвям на облюбованный нами наблюдательный пост.

– Строимся, строимся!

Я-то чего стою? Я же капрал! Кручу головой, оглядываю напирающую из рощи массу солдат в красном и пытаюсь хоть как-то направлять группы солдат, но людской поток подхватывает меня и выносит к самому началу поля.

– Правее забирай! Линию! – надрывается Годарев.

– Куда прешь! Вон туда встань! – вторит ему Ефим, подталкивая этого же солдата в другую сторону.

Вдруг над всем этим людским морем раздался зычный крик с заметным немецким акцентом:

– Полк! Слушай мой команда!

Да так громко, так властно, что на какой-то миг замерли даже те, кто буром пер из рощи и не видел происходящего впереди.

Кричал тот самый генерал с дерева.

– В штыки! Товсь!

Наша ставшая уже достаточно плотной толпа азартно загудела.

Я стоял как раз между деревом и капитаном Нелидовым. На лице капитана мелькнуло удивление вкупе с недовольством. Генерал спрыгнул с дерева и размашисто хлопнул Нелидова по плечу.

– Нельзя дать время. Успеют встать в линию – все пропало.

Нелидов наклонил голову в полупоклоне и сделал шаг назад. Генерал вскинул шпагу вверх и заорал так, что у меня начало зудеть в барабанных перепонках:

– В штыки! УРА!!!

Толпа подхватила крик словно стадион в матче Лиги чемпионов.

– Ура-а!!!

И людская лава красным выплеснулась из рощи в направлении только-только разворачивающих свой строй батальона пруссаков.

– Ура! – кричу я изо всех сил и не слышу себя, мой голос тонет в общем гуле.

Бегу вместе с всеми, стараясь не терять из вида хотя бы Сашку и Степана. Остальное свое капральство я растерял за время хаотичного марша по лесу. Мы мчимся без всякой линии, не соблюдая какого-либо строя. Просто летим вперед сломя голову, стараясь как можно быстрее преодолеть эти несчастные сто с лишним метров до смешавшегося в перестроении врага.

Прямо передо мной группа всадников. Генералы, офицеры, Лопухин со свитой, пруссаки и человек в черном. Чуть левее за группой конных – суетящийся батальон пруссаков, который, дрогнув от наших криков, в процессе перестроения пятится назад. Похоже, их офицеры и ундера тоже в растерянности. Так заняты разворачиванием строя, что забыли приказать солдатам примкнуть штыки.

– Ура-а! – летит над полем многоголосый рев.

До переднего всадника остается несколько шагов, я выставляю штык вперед и ускоряюсь. Но еще быстрее летит Сашка. Обгоняет меня, замахивается мушкетом… Всадник поднимает коня на дыбы и рубит саблей, Сашка подставляет под удар ствол и проваливается дальше, а я пригибаюсь, выставляю перед собой мушкет и впечатываюсь всем телом в живот вставшему на дыбы коню. Вскользь прилетает чем-то по голове, кажется, сбило треуголку и парик, соседи справа и слева бьют штыками лошади по задним ногам. А в спину мне упирается людская толпа. Свалка, короткая пауза и… конь с истошным ржанием заваливается на спину, погребая под собой всадника. Я спотыкаюсь о тушу, лежащий на спине конь дергает распоротой задней ногой, перебрасывая меня вперед… Ружье вылетело из рук, я распластался было на траве, но тут же поднялся и потянул из ножен шпагу. В голове гудело, онемела нога, по которой неизвестно откуда прилетел удар, но я все еще жив.