И в тот момент, когда мы шагнули в парадный «императорский» ангар линкора, из динамиков общекорабельной трансляции рявкнуло:

— Всем смирно, государь-император на борту!

— Вольно, — немедленно ответил я, — объявляю положение вне строя.

— Государь-император? — удивленно переспросил товарищ Сталин. — Раньше вы мне ничего подобного не говорили.

— Император четвертой галактической империи — это ещё одна моя ипостась, действительная на борту этого линкора и в ещё одном мире, — пояснил я, жестом приглашая своего гостя идти дальше. — Во всех остальных мирах у меня могут быть только друзья, союзники и вассалы. Друзья — это, как правило, различные монархи, которые симпатичны мне лично. К разного рода «демократиям» это определение никак не относится, потому что нельзя дружить с целым комитетом, состоящим из быстрозаменямых третьесортных политиканов. Так, моими друзьями являются византийская императрица Аграфена Великолепная из шестого века, князь Александр Невский, французский король Генрих Наваррский, великий корсиканец Наполеон Бонапарт и товарищи из Аквилонии. Никаких документов о формальных союзах мы не подписывали, и в тоже время любой, кто всерьез наедет на означенные государства, рискует остаться без головы и без шкуры. Так, например, когда я узнал, что в отмщение за уничтоженную мной армию Батыя монгольский каган Угэдэй собирает силы для ещё одного нашествия, я, не откладывая дела в долгий ящик, совершил налет на ставку монгольского императора и перебил всех чингизидов до последнего, чтобы некому было поднять девятихвостое знамя. И так будет с каждым, кто посмеет обидеть моих друзей. С союзниками у меня отношения более деловые. Как правило, ими являются все существующие формы русского и советского государства, которым я помогаю с ускоренным развитием, вмешиваясь во внутренние дела только в том случае, если у государственного штурвала находится негодный правитель. Сразу скажу, что ко всем инкарнациям товарища Сталина это не относится ни в коей мере, ибо все, что вы делаете и делали, идет только на пользу Советскому Союзу, который я считаю высшей формой существования Российской империи. Менял я на троне только плешивого щеголя Александра Первого и злосчастного для России Николая Второго, своим «гениальным» правлением создавшего социальный и управленческий кризис страшной силы, иначе именуемый революционной ситуацией. И, наконец, моими вассалами иногда становятся некоторые европейские, в первую очередь, германские государства, которым я хочу оказать покровительство, но в то же время они не дотягиваю до уровня союзника — в первую очередь, по морально-психологическим показателям. Так, на данный момент моими вассалами являются кайзер Германии Вильгельм Второй из мира пятнадцатого года и фюрер германской нации Рейнхард Гейдрих из мира сорок первого года…

Услышав последнюю фразу, товарищ Сталин от удивления чуть было не споткнулся на ровном месте, потом остановился и посмотрел на меня Истинным Взглядом.

— И скажите на милость, как понимать то, что вашим вассалом оказался фюрер Третьего Рейха? И неважно, как его зовут — Адольф Гитлер или Рейнхард Гейдрих!

Я подумал и ответил:

— Сначала мой генеральный план по сорок первому году состоял из двух гениальных пунктов. На первом этапе я намеревался, применяя все свои возможности и не считаясь с побочными эффектами, сорвать гитлеровский план молниеносной войны, не допустив развития событий по самому катастрофическому сценарию. На втором этапе, после перехода боевых действий в позиционную фазу на старой границе, Красная Армия должна была избавиться от дураков и предателей в командовании, перевести промышленность на военные рельсы, накопить силы и боевой опыт и примерно в течение года без посторонней, то есть моей, помощи, раскатать вермахт в тончайший блин, ибо мобилизационные потенциалы противоборствующих сторон несопоставимы. Вариант, при котором я побеждаю Германию вместо Красной Армии, мной не рассматривался вовсе, ибо эффект от такой победы был бы недолговечным.

— Ну что же, ваш план был правильным и вполне идеологически выдержанным, — хмыкнул Сталин. — А теперь скажите, что же пошло не так, что результат оказался так далёк от того, что планировалось?

— Первый тайм мы отыграли с блеском в конце, на бис, к чертям собачьим в полном составе спалив в огне градиента «Хаос-Порядок» первую танковую группу, — сказал я. — Обошлось бы и без этого, но Клейсту вздумалось применить против советских войск и моих гвардейцев химическое оружие, имевшееся у него во втором эшелоне. А в таких случаях я выхожу из себя и становлюсь беспощаден. За своих людей я любого живьем пропущу через мясорубку, да и советские бойцы мною тоже воспринимались как свои. Помните, как там у Киплинга: «мы с тобой одной крови — ты и я»…

— Постойте, — сказал Сталин, — у меня к вам два вопроса. Что такое градиент «Хаос-Порядок» и какие такие ваши гвардейцы находились в боевых порядках Красной Армии?

— Градиент «Хаос-Порядок» — это ядерное оружие магии, — сказал я. — По крайней мере, плотности энергии, выделяющейся в эпицентре, сопоставима. Когда в схватке сходятся Адепт Хаоса и Адепт Порядка, то возникает сфера уничтожения, которая слизывает обоих драчунов. Но если эти двое не враги, а союзники, и их ярость направлена против общего врага, то они могут канализировать выплеск энергии в желаемом направлении. В тот день у нас с Коброй получилось даже примерно на расстоянии двух километров «облизать» плазмой ненаблюдаемый обратный скат высоты, где пряталась развернутая для атаки германская танковая дивизия. В тот день мы наказали вермахт на пять танковых и моторизованных дивизий, и только отсутствие у советского командования хоть каких-нибудь подвижных резервов помешало Красной Армии развить успех. Теперь о гвардейцах. Одним из моих предыдущих заданий было переигрывание битвы на Бородинском поле. После разгрома Наполеона Бонапарта в мою армию добровольцами пришло порядка восьмидесяти тысяч русских и сорока тысяч французов. Потом был мир Крымской войны, где я публично высек господ коалиционеров, можно сказать, даже тогдашнюю ООН, после чего армия генерала Багратиона получила дополнительное пополнение. Я восстановил этим людям здоровье, научил их самой современной тактике, вооружил по принципу «кашу маслом не испортишь», после чего обкатал на полях Первой мировой войны, где русская армия с моей помощью изрядно потрепала германцев и в клочья порвала австрийцев. И вот этих ветеранов, с опытом затяжных войн я использовал для того, чтобы затыкать разрывы в советском фронте на главных операционных направлениях. Так уж получилось, что во время боев за Остропольский УР вместе с 211-й воздушно-десантной бригадой и 3-й артбригадой ПТО участвовала моя 5-я пехотная дивизия под командованием генерал-майора Бахметьева, а также части усиления: танковый батальон из конца двадцатого века и самоходный противотанковый артполк. Все там были для меня свои, и за любого из бойцов, из какого бы года он ни происходил, я и тогда, и