– Почему же вы этого не делаете? – Может, и зря я спросила.

Джонован Вайс улыбнулся – просто и печально.

– Можешь мне не верить или видеть во мне монстра, который хочет власти и ничего, кроме власти… Но я люблю тебя. Я искал тебя. И я хочу, чтобы ты пришла ко мне, своему отцу, по собственной воле. Более того… Я уверен, что так оно и будет, когда ты все вспомнишь.

– Я могу идти? – спросила я после непродолжительного молчания, и он кивнул.

– Иди. Никто тебя не остановит. Но, Марилла… Постарайся не ждать слишком долго, хорошо? Это не принесет тебе ничего, кроме боли.

Я механически встала, пошла к двери. Он не останавливал – и все же я не смогла удержаться и на пороге бросила еще один, последний взгляд на Джонована Вайса.

Он сидел за столом в своей обычной позе, положив подбородок на скрещенные пальцы, и смотрел на меня – неотрывно, жадно.

Мне кажется, он продолжал смотреть даже после того, как за мной закрылась дверь.

Никто меня не останавливал. Я не сомневалась, что в городе Вайс будет следить за мной, но шла не таясь, не пытаясь прятаться. Я не вернулась домой не потому, что боялась, а потому, что мне ничего там было не нужно.

Я была сама не своя – и шагала через город долго, не чувствуя усталости. В кармане я сжимала пузырек. Он был горячим и скользким и рвался из пальцев, как живой.

Город плыл мимо меня, разом став чужим, полупрозрачным. Сердце, Летучая гавань, район Огней, пригороды… Все, что еще недавно казалось мне удивительным, бесконечно интересным, полным жизни, вдруг поблекло, обесцветилось.

Ничто больше не имело значения, кроме выбора, который мне предстояло сделать, – даже собственное тело было как будто чужим.

Я вышла к тракту, ведущему прочь от Уондерсмина, тому самому тракту, что привел меня сюда в компании Сороки, и обернулась. Город утопал в ночных огнях и был похож на драгоценную игрушку – игрушку для очень богатой девочки. Я снова повернулась к нему спиной и осторожно ступила за пределы круга света – туда, где и было место таким, как я; в царство шорохов и звуков, полумрака и ночи.

Я шла по обочине, держась подальше от света редких фонарей. Они, я знала, уже совсем скоро перестанут попадаться, своим исчезновением проводя границу, за которой начиналась территория, где каждый путник был сам за себя.

Никто за мной не шел – неужели Слепой Судья был настолько уверен, что мне некуда от него деться? Он хорошо успел узнать меня. Я больше не трогала пузырек с лекарством поминутно, но он, казалось, прожигал карман и жаром впивался в кожу.

В нем была моя жизнь – но, чтобы вернуть ее, я должна была пожертвовать этой? Или нет. Вайс сам сказал, что не знает наверняка.

Что, если он меня обманывал? Специально напускал туману, чтобы сбить меня с толку. Возможно, он был уверен: выпив из пузырька, я тут же забуду все, о чем он мне рассказал, и превращусь либо в безвредного для него случайного человека, либо в надмага, с которым он с легкостью расправится, либо в его любимую дочку, которая кинется обратно по дороге, ведущей в Уондерсмин, быстрее горного ветерка.

А может, он не врал. Может, и вправду хотел дать мне право выбрать самой… И верил в то, что говорил.

Если бы я была героиней романа или одной из удивительных историй Крылатой книги, правдивых или нет, – я бы, наверное, окольными путями вернулась в Уондерсмин и искала способы вызволить Сороку и его людей. Но жизнь была совсем не похожа на историю из книги. В столице у меня теперь не было ни друзей, ни помощи… А даже если бы и были – как я могла подвергать их опасности?

Я шагала, задумавшись, уже довольно долго, когда у меня за спиной вдруг раздался негромкий протяжный скрип. Я обернулась и увидела повозку, запряженную невысокой вороной лошадкой с длинной гривой. От ноздрей лошадки в воздух поднимался пар, и, только увидев его, я поняла, что уже давно начала замерзать. На козлах сидел закутанный в плащ человек, чьего лица под капюшоном было не разглядеть.

Все это казалось каким-то нереальным – и впечатление усиливалось тем, что я понятия не имела, как повозке удалось незаметно подъехать ко мне со спины, до последнего не выдав свое присутствие ни звуком, ни запахом. Вот в чем заключалась странность, которую мне не сразу удалось осознать, – ни от лошади, ни от повозки, ни от всадника ничем не пахло, хотя они должны были бы источать добрую сотню ароматов.

– Добрый вечер. – Человек в повозке коснулся капюшона, приветствуя меня, и его лошадка опустила голову, как будто тоже кланяясь. – Не стоит бродить по ночному тракту одной. Пожалуйста, садись. Я подвезу тебя.

Я прекрасно знала, что незнакомцам, тем более на тракте, доверять нельзя, но ощущение нереальности вкупе с усталостью сделали свое дело, и я влезла в повозку и устроилась на мешках – судя по мягкости, с соломой. Возница бросил мне старый плащ, лежавший рядом с ним на козлах.

– Ночи сейчас холодные.

Я послушно закуталась в плащ.

– Спасибо.

Незнакомец не ответил, и я увидела, как в темноте разгорается огонек его трубки. Сразу вслед за тем ароматный дым поплыл вверх, к темному звездному небу. Это был первый запах, который я от него услышала, – запах вишневого табака. Хороший, честный запах.

Повозка плавно тронулась с места – так плавно, словно поплыла по воздуху. Стук копыт лошадки доносился будто издалека.

– Я отвезу тебя на станцию. У меня даже есть билет на поезд – думаю, ты сама решишь, на какой станции сойти. Все лучше, чем блуждать по холодному тракту в ночи, верно?

– Но… Я ведь…

«Я ведь пустая, разве вы не заметили? Что скажут другие пассажиры, если я войду в поезд посреди ночи? Пластинка Сороки осталась в городе, да и хватило бы ее действия ненадолго».

Я могла бы поспорить, что не успела произнести всего этого вслух, но незнакомец ответил:

– Все будет в порядке. Не беспокойся.

– Кто вы? – прошептала я, и он рассмеялся, не поворачивая головы.

– Я? Скажем так, я… Тот, кто появляется в конце любой хорошей истории.

– Моя история заканчивается? Почему вы так решили? Вы меня даже не знаете.

– А разве нет? Я вижу, тебя что-то гнетет. Ты стоишь перед выбором. Любой важный выбор завершает одну историю – и начинает другую. Не хочешь рассказать, что стряслось? Нам еще долго ехать.

И почему-то я все ему рассказала. О том, как очнулась на пустынном берегу и познакомилась с Никто, который учил меня и привязался ко мне, о том, как, сама того не желая, навредила ему – может быть, погубила. О своих странствиях по Бирентии, об обидах и стычках, о знакомстве с Мафальдой и ее детьми, о красной женщине на пике Кошки и имени, которое она назвала. О Сороке, и его Птицах, и о его теории про муравьиный круг. О Прют и жизни в студенческом городке, о Слепом Судье и блюстителях, о Лестере и остальных, и о Малли Бликвуд, и о двух Джонованах Вайсах – фальшивом и настоящем. О портрете девочки, что, быть может, окажется мной, – и о пузырьке в моем кармане.