Жертвой оказалась женщина преклонных лет. Пуля прошила ей бок, и она с диким воплем повалилась на землю.

Слуги вздрогнули от испуга, но никто не бросился ей помогать.

Все внутри Саши задрожало от жалости к бедной женщине. Он не мог рассказать Гедалии, что узнал об этом из дневника Авроры, ведь помимо этой грязной тайны там было еще с десяток вещей, которые Марголисы могли использовать в своих целях.

– Так! – грозно перекрикивал женщину Гедалия. – Ты наводишь меня на мысль, что тот, кто предал меня, действительно не из числа этого сброда. Но! – поднял он указательный палец. – Ради профилактики я не прочь пристрелить их всех. Ну, знаешь, чтобы наверняка!

– Это безумие!

– Безумие – это то, что мой сын полюбил шлюху, а та родила на первый взгляд умного парня, который считает, что одна жизнь, – если этот человек все еще жив, разумеется, – вполне стоит утраты моего доверия, возможности спасти подругу и жизней этих бедняг… Кто-нибудь, заткните эту суку!

– Нет! – Саша спрыгнул с лошади. – Помогите ей, и я все скажу.

– Помочь? Хо-хо! – Гедалия выпрямился. – Да она же не лучше меня, мой дорогой. Знаешь, чем она занимается? Выдает мне «дичь». Именно она выискивает должников, организовывает их поимку и передачу мне. В прошлом она курировала наемных убийц и связывала их с заказчиками. И самое главное, что здесь все такие, все с кровью на руках, кроме тебя одного.

– В этом ты ошибаешься. Я убил Аврору. Собственными руками.

Лицо Гедалии вытянулось от удивления, и к нему вернулось веселье.

– Дорогой мой, освободить не значит убить. А ты именно освободил ее, пусть не сильно благородным для тебя путем. Ты избавил ее от заточения в гниющем теле, угрызений совести за совершенные преступления и пыток Делинды. А эти убивали ради денег, и часто простых людей, которые и мухи не обидели. Почему же тебя так волнуют их жалкие жизни?

Если бы Саша сам знал ответ! Что-то в душе не давало ему смириться с убийствами даже самых отъявленных мерзавцев и преступников, что-то поднимало в нем возмущенный протест, и, хотя он чувствовал себя совершенно незащищенным, все его естество было готово упрямо придерживаться принципов.

В обычной жизни это вряд ли бы тронуло его. Он не мог понять, откуда взялось столько сентиментальности, куда делись годами нарабатываемые стойкость, способность к самообладанию в любой ситуации. А главное, как их вернуть обратно.

– Я не могу ответить на этот вопрос, – честно признался он, не видя смысла в увиливании и лжи. – Но я считаю, что насилие ни к чему не приведет.

Даже не повернувшись в сторону жертвы, Гедалия выстрелил в нее вновь. В этот раз пуля попала в грудь.

Женщина затихла.

С сосредоточенностью хищника перед прыжком он оценивающе смотрел Саше в глаза, легко читая в них горечь, неприкрытую неприязнь и все то же раздражающее неповиновение.

– Я начинаю думать, что за этой тайной стоит не кто-то, а что-то. Скорее даже кто-то, кто создал что-то, из чего ты и узнал о секрете нашей охоты. Какой-нибудь дневник. Верно?

Саша судорожно вздохнул, и Гедалия все понял. Он кивнул, принимая его молчание за ответ, и поднял винтовку.

– И что еще было написано в том дневнике?

– Вы взяли эту догадку из воздуха и ждете от меня ответа?

– Твой вид говорит лучше тебя самого. Понимаю, передо мной не так-то просто солгать, особенно когда у меня винтовка в руках, а рядом валяется труп женщины, застреленной по твоей вине. Саша, мой тебе совет: говори со мной честно. Всегда. Если я задаю вопрос, ты должен незамедлительно отвечать. Я не Дирк, заигрывать с тобой долго не стану. Сильно разозлишь меня, я возьму и застрелю уже тебя.

– Почему же вы не сделаете это прямо сейчас?

– Потому что мне нужны ответы. – Гедалия перезарядил винтовку и направил в сторону слуг. – Ну так что? Ты все понял? Или еще кого-нибудь лишить жизни, чтобы простимулировать твое благоразумие?

Саша повернулся в сторону низко опустивших головы слуг. Гримасы страха и недоумения исказили их лица. Никто из них и слова не вымолвил бы, даже если бы точно знал, что вот-вот умрет.

– Я узнал об этом из дневника Авроры.

– Из дневника Авроры? – выпрямился Гедалия, опуская винтовку. – Где ты его взял?

– Нашел в замке.

– Принеси мне этот дневник, и тогда мы поговорим об Анджеллине.

Мужчина натянул поводья в сторону и, напоследок кивнув охране, начал постепенный подъем на холм. Саша решил последовать его примеру и развернул свою лошадь, как вдруг услышал щелчки перезаряжаемых пистолетов.

– Стойте! – только и успел он воскликнуть, развернувшись обратно, когда канонада выстрелов смешалась с криками и стонами.

От вида изрешеченных пулями тел у него сперло дыхание, и к жалости добавился одуряющий гнев. Он хотел нагнать Гедалию и потребовать объяснений, но тут же отказался от этой мысли. Что он мог услышать в ответ? Чего он ожидал от деда, рассказывая правду? Слова раскаяния? Честности? Знакомы ли ему эти понятия?

Если с Дирком он мог договориться, если мог ему перечить, то наедине с Гедалией он чувствовал себя бесправным, беспомощным и напуганным. Смелости при их первом разговоре принцу придавали неведение и слепота, простое незнание того, с каким монстром породнила его судьба и на что он способен.

Нуждаться в нем не было для Саши унизительно, как в случае с Дирком. Вовсе нет. Это было страшно до отупления и дрожи в коленях. До ощущения полной беззащитности. Раньше Саша плохо понимал, с каким человеком следует придерживаться правил приличия и проявлять уважение, а с каким можно быть собой и не стесняться в высказываниях. Все, независимо от происхождения, статуса и возможностей, были для него равны.

Но в этот раз все вышло не так. Саша даже не мог убедительно притвориться, что ему не страшно. Если Дирк имел хоть каплю чести, благоразумия и милосердия, то для его отца, Гедалии, не было ничего святого, ничего светлого, ничего, что он любил бы всей душой; ничего, кроме денег и жестоких развлечений, что заставило бы его ликовать.

Еще ни от кого Саша не чувствовал такой опасности. Еще ни с кем его так не терзала неотступная тревога, преследовавшая даже после того, как он оказывался далеко от этого человека. И Саша вдруг понял, что именно это испытывал Александр на протяжении всей своей жизни. Именно этот приевшийся страх по сей день не давал ему полноценно жить той жизнью, которую он хотел.

Стыд за слова во время мирных переговоров вновь накрыл Сашу с головой. Он не должен был так говорить, не зная, что таится в сердце Александра.

Но теперь принц знал. Теперь и он, и дорогой ему человек тоже зависели от сумасброда, способного щелчком