Взгляд парня обжигал пламенем, голос хлестал раскаленным металлом. Мин подавил желание отшатнуться, как от еще одной пощечины, однако остался на месте. Таким Лайта он никогда не видел. Ведь это обычно он, точно закипевший чайник, выплескивал раздражение и злость. А сейчас эту роль у него отобрали.

Мин сглотнул осколок боли, но быстро пришел в себя.

– Тогда наши желания сходятся. Я таким тоже не занимаюсь.

– Вот и отлично.

– Но можно обойтись и без этого. Уверяю, большая часть человечества так и поступает. – Он приблизился к Лайту, прожигая того взглядом, который часто использовал, испытывая влечение или подобие чувств к кому-либо. Хотя с докторишкой все происходило куда страннее – сильнее и запутаннее. Внутри будто вскрылся потаенный колодец, о глубине которого он даже не подозревал.

– Почему мы вообще это обсуждаем? Тебя же привлекают девушки.

– Это так, – признался он. – Но оказалось, что не только. Кто же знал? Моя проблема вот в чем: человек, о котором я сейчас думаю больше, чем нужно – это ты. И не то чтобы меня это сильно радует.

– Мин…

– И я отвечу на твой вопрос, даже если на мой ты ответить не готов. – Он не дал Лайту и шанса обдумать его слова или возмутиться. – Ты знал, что моя мать ждала второго ребенка?

Лайту понадобилось время, чтобы среагировать на такую резкую смену темы. Лоб парня сморщился, а глаза недоверчиво блеснули.

– Кхун Рави́т никогда не упоминал об этом.

– И не будет. Это запретная тема в нашем доме. Ты и сам видел, как упоминания о матери каждый раз действуют на меня.

Лайт кивнул.

– Это нормально – не хотеть говорить о смерти родителей. Я тоже нечасто говорю о том, что случилось с отцом.

– В моем случае это нечто большее, чем простое нежелание. Мне пришлось заблокировать эти воспоминания, чтобы жить дальше. Но сегодня эта девушка оживила их, и вся картина того дня встала перед глазами.

Мин самолично редактировал свою память, вырезая целые куски, но так и не нажал на форматирование. На самом деле он лишь лишал ее деталей, уменьшал четкость, корректировал яркость, крутил ползунок расфокусировки до максимума. И отредактированные воспоминания лежали где-то глубоко внутри его душевной корзины, ожидая своего часа.

– Твоя мама… она умерла при родах?

– Нет, она умерла, потому что ей никто не помог. И все то время, пока она мучилась, я провел с ней. Даже когда… когда она уже умерла. Не помню, сколько времени прошло, прежде чем в дом вернулась Нун и нашла нас. Отец был в больнице, он всегда отключал телефон во время операций, а некоторые из них могли длиться больше суток. В тот день шла именно такая.

– Это ужасно, – выдавил из себя Лайт.

Мин его понимал. Сложно подобрать слова, когда слышишь нечто такое. Да и ему много говорить об этом не хотелось. Не было слов, которых смогли бы помочь. Излечить. Изменить. Тогда какой в них смысл?

– Поэтому я не стал врачом, поэтому многие годы отказывался переступать порог больниц и всего, что с ними связано. Все из-за нее. Я до самого конца школы был вынужден регулярно ходить к психологу, а потом сам разбирался с последствиями своей фобии. Оказалось, я боюсь не больниц и врачей – они лишь воплощение того, вокруг чего витает смерть. И я всегда бегу от нее, чтобы не столкнуться с ней снова.

Лайт молчал. Он смотрел на него взглядом ребенка, нуждающегося в защите от монстров под кроватью. Хотя обычно именно Лайт был тем, кто брал ситуацию под контроль и всячески помогал ему. Может, он поспешил с рассказом? Ведь знал, что история звучит весьма мрачно.

– Я предпочитаю никого не подпускать к себе слишком близко, чтобы не потерять их. Смерть дорогих мне людей – то, что может сломать меня вконец. Ведь я уже надломлен и прекрасно знаю об этом.

Взгляд Лайта стал еще отчаяннее. Казалось, в нем бушует столько эмоций одновременно, что это мешало прочесть, что за этим скрывается.

Парень не сказал больше ни слова; зато он обнял его. И Мин вновь почувствовал себя, как в Лампанге – объятия дарили исцеление, которое он хотел принять. Он же в свою очередь намеревался сделать все, чтобы владелец объятий тоже принял его.

Нелепые фобии и старые раны периодически проявлялись на его коже, но Лайт зашивал их ювелирными стежками, как опытный хирург.

Если парень продолжит его обнимать, он выдержит. Это был прагматичный расчет, пусть даже и затуманенный чувствами. Курс лечения, прописанный самому себе – ювелирные стежки и крепкие объятия. Одного конкретного докторишки.

_________________________________

(James Arthur – Medicine)

16.5 глава

Десять лет назад

У Раттаны была прекрасная жизнь. Судьба, о которой мечтают многие женщины. Она вышла замуж за любимого, помогла ему создать свое дело, родила чудесного сына, жила в большом доме, могла носить дорогие и красивые вещи и помогать другим.

Однако за счастье приходилось платить. С возрастом Раттана осознала: ничто не дается без последствий. Любовь вынуждает порой жертвовать своими желаниями. Замужество оборачивается потерей свободы. Рождение ребенка – отметинами на теле. Богатство – одиночеством. Возможности – завистью.

Но все же она обрадовалась незапланированной второй беременности. Спустя тринадцать лет… Мысли надоедливой спиралью крутились в голове: может это знак, неожиданный подарок судьбы, вселяющий надежду, что трепетные отношения с мужем возродятся?

Она скучала по дням их молодости. Равит казался всем слишком серьезным, прагматичным, иногда даже бессердечным, но это было лишь поверхностным мнением, ведь она знала, какой он на самом деле и чем жертвует, помогая людям. Он всегда был нежен с ней, кто бы что ни думал.

Однако горькая правда лежала перед ней как на ладони – работа для него на первом месте. Таким уж он уродился, и даже ей не под силу его переделать. Да и не хотелось.

Спустя тринадцать лет она, к своему стыду, начала задумываться – может остальные были правы? Тогда, в пору молодости и влюбленности, она была слишком счастлива и беспечна. Ее муж был героем. Но иногда герои в процессе миссий забывают о собственных семьях.

Она помогала Равиту в воплощении его мечты – создать и управлять больницей. И сделала это своей мечтой. Теперь они обладали целой сетью клиник, носящую их фамилию. Тысячи людей имели возможность спасти жизнь благодаря их общему делу. Разве это не та мечта, за которую стоило бороться бок о