Конечно, в крестьянской массе военными способностями или бойкой речью выделялись отдельные дворяне, порвавшие со своим кругом, отдельные малоимущие священники и сельские нотабли, захваченные потоком, и из нее как будто выходили отдельные вожди — по воле собраний, происходивших на деревенских площадях и перекрестках дорог. Вожди часто случайные, а порой и поневоле. Такими были Гильом Карль в Бовези или Жакен из Шенневьера, «избранный» в Монморанси несмотря на свой отказ и с согласия королевского прево, которого вынудили одобрить происходящее.

Гильом Карль, или Каль, который будет выступать в роли капитана «Жаков» в их последних боях и который первым догадался установить тактические отношения с парижской революцией, изначально принял роль вожака, только чтобы его не убили. Высокий, сильный, красноречивый, этот красивый и отнюдь не глупый крестьянин был, тем не менее, лишь одним из случайных вожаков, которые водили на грабеж неорганизованные орды, быстро разраставшиеся за счет любителей половить рыбку в мутной воде. Карль прежде был солдатом и, когда будет командовать во время сражения, попытается применить какие-то зачатки тактики, но ему придется лишь сожалеть об отсутствии дисциплины у людей, которые не имели даже представления о военной организации. Чаще всего он будет не в состоянии провести совместную операцию. Такой была реальность Жакерии: сколько восставших деревень, столько и ватаг.

Большинство тех, кого опьяняла собственная дерзость, считало, что надо спешить. К порядку вернутся без долгих церемоний, и они это знали. Так зачем сдерживаться?

Несколько дней царил террор. Кровь проливали без причин. Даже очевидцы, больше всех симпатизирующие народным движениям, даже те, кого меньше всего можно заподозрить в привязанности к установленному порядку, наперебой сообщают о бессмысленной жестокости «жаков». Так, приор монастыря кармелитов с площади Мобер, Жан де Венетт, о котором мы знаем, что он обычно не скрывал сочувствия к обездоленным, пишет:

И всех знатных мужчин, каких только встречали, даже собственных сеньоров своих убивали и уничтожали без жалости.

Не довольствуясь этим, дома и крепости дворян сравнивали с землей и, что еще более достойно жалости, знатных дам и малых детей их, которых встречали, предавали мучительной смерти[66].

Хорошо осведомленный благодаря рассказам очевидцев, льежец Жан Ле Бель не скрывает ужаса и множит примеры, не желая рассказывать всего:

Никогда не осмелюсь ни написать, ни рассказать как об ужасах, так равно и о непристойностях, каковые они творили с дамами. Среди прочих недостойных деяний они убили рыцаря, насадили его на вертел и поджарили. Это видели дама и дети.

После того как десять или двенадцать из них изнасиловали даму, они силой ее заставили его есть. Потом они ее умертвили злой смертью.

Неписаный средневековый кодекс чести защищал женщин и детей. Тем более возмутительным выглядело такое насилие в глазах современников. Но, правду сказать, странным казалось и то, почему люди, знающие военное ремесло и в какой-то мере защищенные стенами своих замков, даже не подумали защитить себя и свою семью от банд простолюдинов, бесспорно, неспособных три дня осаждать крепость.

Они вошли, гурьбой, без иного оружия, кроме палок с железными наконечниками и ножей, в дом одного рыцаря. И вломились в дом и убили его, и его жену, и его детей. Потом дом сожгли.

Позже они пошли в один крепкий замок и поступили того хуже, ибо взяли рыцаря и весьма крепко привязали, и изнасиловали на его глазах даму и дочь. Потом они убили даму, беременную, и дочь, потом рыцаря и всех детей. И сожгли замок.

Так они поступили во многих замках и добрых домах.

Наваррец против «жаков»

Дыхание ужаса, пронесшееся над парижским регионом и прежде всего над равниной «Франции»[67], ощущением общего интереса быстро объединило тех, кого ранее сделали противниками непостоянство и поражение короля Иоанна. Карл Злой был достаточно умен, чтобы понимать: аплодисментов на парижских улицах недостаточно, чтобы сформировать для него политическую ситуацию. Он был жертвой Валуа, но это же не программа управления. Карл догадался, что лучший шанс для него — договориться со знатью. Ведь знать искала вождя, чтобы ответить на неистовства простолюдинов, и каждый, естественно, думал, что это место должен занять принц. Король Наваррский был слишком королем, чтобы не подумать, несмотря на все свои предубеждения против короны Валуа, что он выиграет все, превратившись в поборника порядка. Тем он привлек на свою сторону знать и дешево купил признательность бюргеров, достаточно состоятельных, чтобы не чувствовать беспокойство, когда жгут усадьбы и убивают их владельцев без долгих выяснений, принадлежат ли они к старинной знати или нет. Что касается купцов, то от небезопасности на дорогах они теряли все; тот, кто позволил бы возобновить движение обозов, заслужил бы их уважение.

Хитрый Наваррец хорошо знал, что его вмешательство в дело даст ему еще и возможность выступить в качестве принца крови. Тем самым он демонстрировал и неспособность регента взять на себя роль военачальника, которая была тому слишком не по душе. Когда король в плену и побежден, а дофин не в состоянии сражаться, то второстепенный персонаж, роль которого Наваррцу отвели его кузены Валуа, заслуживает внимания зрителя. Карл был достаточно ловок, чтобы упустить такой случай.

Этьен Марсель, однако, пришел к другим выводам. В то время как некоторые тряслись за свое добро и надеялись, что не придется трястись еще и за свою жизнь, простые горожане, мелкие ремесленники и купцы, испытывали естественную симпатию к повстанцам, воспринимая их как сельскую бедноту. А ведь купеческий прево, все прочней забывающий о назначении своей должности, больше руководствовался ненавистью к королю Иоанну и дофину вместе взятым, чем заботился о солидарных интересах деловых кругов.

Марсель знал также, что зашел слишком далеко, чтобы надеяться на королевское милосердие. Если для тех, кто вдохновлял депутатов Штатов начиная с 1356 г., дело обернется плохо, его, безусловно, вздернут первым. Так же, как и «жаки», он мог проиграть только один раз, а значит, мог найти спасение лишь в ужесточении своей позиции. «Жаки», заставлявшие трепетать столичное общество, становились сильными союзниками для купеческого прево. Он мог только принять предложения Гильома Карля.

Для прояснения ситуации провели ряд операций под самым Парижем. Несколько мастеровых и несколько «жаков» совместно снесли усадьбу в Гонессе, принадлежавшую одному из президентов парламента, смещенных в 1357 г., — Пьеру д'Оржемону. Другие разграбили в Вожираре, в Исси, в Вирофле роскошные загородные резиденции бывшего первого президента Симона де Бюси, одного из советников дофина, — Бюси тогда находился в бегах.