Россию кое-что знал о положении в стране, а когда приехал сюда, сразу понял, с кем придется решать свои дела. Во время поездки императрицы в Москву он попытался сблизиться с Потемкиным. Но почему императрица была холодна с ним, Потемкин тоже? И тогда же он, оставшись наедине с князем, спросил, чем объяснить эту неприветливость, не кроется ли за всем этим какая-либо придворная интрига, похожая скорее на сплетню, о которой он ничего не знает.

– Да, – согласился князь, – императрица сегодня не в духе, я тоже, но ни вы, ни ваше правительство тут не виноваты, виноваты английские министры, которые действуют наперекор всем дружественным уверениям и расстраивают наши намерения. Я уже давно говорил императрице, что они не любят ее, возбуждают против России Германию, Польшу, Турцию. Прусский король, осторожный и подозрительный, не может нам простить союз с Австрией, и он вместе с немецкими герцогами и князьями укрепляет опасный союз против Австрии. И теперь мы знаем, что английский король, на которого Австрия полагалась, начинает действовать во вред нам и в качестве курфюрста Ганноверского присоединяется к прусскому королю и к его Союзу князей. Эта перемена в английской политике нарушает наши предположения, это нас очень рассердило, и я не знаю, что бы дал, чтобы отомстить им.

Граф де Сегюр воспользовался негодованием князя и спросил:

– Если вы хотите отплатить им, то можете это сделать скоро и легко, и притом вы вправе это сделать: лишите их исключительных преимуществ в торговле, которыми они пользуются в России назло другим народам и во вред им самим.

Тут князь улыбнулся:

– Я вас понимаю, но слушайте, я буду говорить с вами, как с другом. Двор ваш давно уже желает заключить торговый договор с нами. Теперь приспело время, воспользуйтесь этим. Вы увидите, что императрица оставила прежние свои предубеждения против Франции, она теперь недовольна англичанами. Не пропускайте такого благоприятного случая, предложите ей условия договора и союза, и я даю вам слово, что буду помогать, чем могу.

– Я охотно последую вашим советам, но между нашими дворами установилась такая холодность, что я опасаюсь подобной попытки, хотя успех обрадовал бы наш двор. Я боюсь оскорбить достоинство нашего короля таким смелым предложением от его имени.

– Ваши опасения неосновательны, – сказал Потемкин. – Впрочем, если вы уже до того осторожны, то послушайте моего совета: мы с вами не раз толковали о торговле, теперь предположите, что у меня память слаба, напишите мне то, что вы мне часто изъясняли как личное ваше мнение, только изложите ваши мысли в виде конфиденциальной ноты, можете даже не подписывать своего имени. Таким образом, вы ничем не рискуете. Вы можете быть уверены, что я буду осторожен и что прочие министры узнают об этом тогда, когда вы получите удовлетворительный ответ, на основании которого вы можете представить официальную ноту в обычном порядке. Но куйте железо, пока оно горячо. Мне бы хотелось, чтобы дело уже было сделано.

И тут граф де Сегюр вспомнил, улыбаясь, как он зашел в свою комнату, камердинера не было, а без него он не мог найти перо и бумагу, потому пошел к английскому послу Фитцбергеру, и тот дал ему перо и бумагу. На английской бумаге и английским пером он написал ноту, которая, оказалось, имела большую перспективу и которая предопределила суть торгового оборота между двумя великими странами на равенстве прав с обеих сторон.

Потемкин, прочитав ноту, передал ее императрице, которая, как только вернулась в Петербург, дала указание министрам, чтобы они готовили соответствующие документы. А потом, вскоре после возвращения в Петербург, императрица милостиво одобрила смелую попытку графа, которая оказалась столь удачной.

– Вы уже знаете мой ответ, граф, уверения в дружбе, которые я недавно получила от вашего короля, побуждают меня охотно заключить договор, который сблизит нас еще более. Ваше доверие мне понравилось. Мне весьма приятно видеть вас при себе, и я желала, чтобы переговоры об этом деле, важном для обоих государств, были ведены и окончены вами. А то, что обо мне распускают всякие сплетни и слухи, – это вздор, я не обвиняю ваш двор в распространении этих бредней, их выдумывает прусский король из ненависти ко мне, но вы иногда верите им. Ваши соотечественники, несмотря на мое расположение к миру, вечно мне приписывают честолюбивые замыслы, между тем как я решительно отказалась от всяких завоеваний и имею на это важные причины. Я желаю одного мира и возьмусь за оружие в том только случае, если меня к тому принудят. Одни неугомонные турки да пруссаки опасны для спокойствия Европы. А между тем мне не доверяют, а им помогают…

Граф очнулся, эти мысли промелькнули у него в одно мгновение, а императрица продолжала говорить.

– Гораздо более узнаешь, беседуя с простыми людьми о делах их, – уловил слух графа де Сегюра голос российской императрицы, – чем рассуждая с учеными, которые заражены теориями и из ложного стыда, с забавною уверенностью судят о таких вещах, о которых не имеют никаких положительных сведений. Жалкое представление возникает о таких ученых. Они никогда не скажут: я не знаю, а слова эти очень просты для нас, невежд, и часто избавляют нас от опасной решимости. Когда сомневаешься в истине, то лучше ничего не делать, чем делать дурно. Вы, господа, конечно, знаете замечательного ученого Мерсье де ла Ривиера, автор талантливой книги «О естественном и существенном порядке политических обществ», эта книга в Париже пользовалась небывалым успехом, и мне захотелось познакомиться с автором и его политико-экономической системой. Это был 1767 год, когда я писала свой «Наказ», в России шли выборы в Комиссию собрания для составления нового Уложения. Все слои нашего общества были в движении. Я обещала французскому ученому вознаграждение, и он приехал в Москву, куда и я вскоре должна была приехать. И что же я увидела, когда приехала в Москву? Господин де ла Ривиер нанял три смежных дома, из парадных покоев поделал приемные залы, а из прочих – комнаты для присутствия. Оказывается, ученый-француз вообразил себе, что мы здесь такие невежественные и темные люди, что я пригласила его в помощь для управления империей и для того, чтобы он нам сообщил свои познания и извлек нас от тьмы невежества. Он над всеми этими комнатами прибил надписи пребольшими буквами: Департамент внутренних дел, Департамент торговли, Департамент юстиции, Департамент финансов, отделение для сбора податей и пр. Он приглашал многих из жителей столицы, русских и иноземцев, которых ему представили как людей сведущих, явиться к нему для занятия различных должностей, соответственно их способностям.