Задумчивый взгляд изучает меня. Иглы ежика у него на голове немного пошевеливаются. В первый раз за все четыре слушания в лице мелькает тревога. Но быстро исчезает. Вместо нее появляется нечто неуловимо торжественное.

– Ну что ж, мы скоро увидим… Я уверен, все в порядке, лопата уже наткнулась на камень. Иеп. Будет несколько искр, и все кончится. У обвинения нет свидетелей. А про вашего Эрона и так давно знаю, – бормочет в прижатый ко рту кулак Защитник, будто отсылает кому-то секретное донесение и в кулаке у него маленький передатчик. – Про его прошлое в России, в Израиле, здесь… – Брови поднимаются еще выше. И совсем неожиданно он подмигивает. – У вас такой вид, точно еще хотите спросить. – Похоже, его прозрачные уши умеют слышать и то, что еще не было произнесено. – Хорошо, сам отвечу. Дело в том, что я раньше в ЭфБиАй работал. Остались кой-какие связи. – Он неожиданно улыбается. Улыбается так широко, что глаза превращаются в узкие смеющиеся щелки.

Спринтер, уже не стесняясь, прислушивается к нашему разговору.

Так вот откуда это небрежное высокомерие моего лепоречивого Защитника! Вот почему он так умело дозировал свою информацию! Профессиональная привычка… ко мне отношения не имеет… Должно быть, благодаря Лиз с самого начала я был в надежных руках… Контора веников не вяжет… Еще одна грань рубика со щелчком встала на свое место. Как же я не сообразил такой простой вещи? Не смог сложить два и два в своей отупевшей голове! Уж этого от себя совсем не ожидал! Наверное, сразу после первого нашего разговора повелся на его предупреждение, что закон к логике прямого отношения не имеет. Даже не пытался понять. Так было удобнее. И плыл себе по течению… Интересно, знала ли Лиз про его прошлое?

Защитник, похоже удовлетворившись произведенным эффектом, с важным видом шепчет последние метеорологические новости. Еще пару минут сложная симфония надвигающейся с юга на Бостон теплой погоды набирает силу. Затем и она постепенно стихает.

Он замолкает и отворачивается. Безмятежно утыкается в журнал для рыболовов. Так мог бы выглядеть человек, сидящий в полном одиночестве на берегу реки и неторопливо потягивающий напрягшуюся леску.

Кроме нас со Спринтером и Защитника, публики в зале нет. Тускло блестящие скамьи без расположенных на них человеческих фигур кажутся изогнутыми и слишком длинными. Все это делает слушание еще более неправдоподобным. Пока мой суд да дело тянется, декорации не меняются, но судьи всегда новые. Или это один и тот же многоликий судия? Каждый раз в новом теле? Реинкарнация Универсального Правосудия? По ночам все судьи превращаются назад в одного Судью, все прокуроры в одного Прокурора, все адвокаты в одного Защитника? Превращаются в свои прототипы? И только для нас, подсудимых, днем они становятся разными, начинают отличаться друг от друга?

Грегори – Олег, Олег – Грегори, Грегори – Олег. Помпрок Ричард Лоуэлл – человек, всю свою жизнь обвиняющий других людей; интересно, себя он когда-нибудь обвинял? – переводит холодный подрагивающий взгляд с Грегори на Олега, потом опять с Олега на Грегори. За судейским барьером он видится еще выше, монументальнее, чем в коридоре гостиницы.

Наконец-то могу его рассмотреть… Этот человек не мог произойти от слияния какого-то мелкого сперматозоида с яйцеклеткой. Тут нужно было намного больше. Первое впечатление, что на нем вообще нет лица! Все, что есть в этой незаконченной мясистой физиономии – близко посаженные глаза, мохнатые взлохмаченные брови, немного отвисшие растекающиеся по краям щеки, будто отраженные в тусклом медном цилиндре, – расположено лишь в самом центре, совсем рядом с расширяющимся книзу приплющенным носом. На окраинах гладкая красная пустота. В пустом лице, во всем его теле с прямоугольными плечами что-то чудовищно симметричное. Трехмерный обтекаемый палиндром. Можно рассматривать слева направо или справа налево, и отовсюду одно и то же.

Ричард крутит из стороны в сторону своей безликой физиономией, но туловище совсем неподвижно. И я вижу, как по шее у него разливается кровь. Он сейчас пытается вычислить, кто же из нас на самом деле любовник жены и кто обвиняемый. Загорелый, холеный Олег на роль любовника явно больше подходит. Леска натягивается все сильнее.

Любить этого монументального багрового Риччи она не могла. Отталкивающее в нем – все! Но, наверное, он умнее своей физиономии. Только умный-то он на то, чтобы мучить, сажать в тюрьму других людей. А грубая обагренная физиономия просто неизбежный результат длительной мимикрии, и сама незаметно подстраивается к профессии… Работа палача хороших манер не требует… С такою внешностью вполне мог бы быть не помощником прокурора в Массачусетсе, но пару тысяч лет назад помощником прокуратора в Иудее. Тем, кто бил кулаком по лицу Христа.

Бесконечное рассматривание начинает выводить меня из себя. Уже не помню, о чем думал минуту назад. Именно этого Ричард и добивается? Чтобы выдал себя неосторожным жестом? Подмигнул ему или высунул язык? Усилием воли все же удается скромно опустить голову. А плохо запрограммированный брат уставился Ричарду прямо в лицо. Стекла очков увеличивают трясущуюся ненависть у Спринтера в глазах. Достаточно хорошо знаю брата, чтобы не заметить, как внутри этой ненависти клокочет душащий его смех.

– Вот идиот! – произносит он по-русски, как чревовещатель, не разжимая губ. Наводит очки на переносицу Ричарда… А может, он даже и ничего не произносит, а это голос его возникает сам собой в мозгу у меня.

Ричард отступает на шаг от барьера и продолжает очень пристально изучать братьев Маркман. Нестерпимо яркая струя заоконного солнечного ливня, отражаясь от квадратной металлической пряжки ремня, идет из глубины его живота. Я, не поднимая головы, посматриваю исподлобья ему в брюки. Пытаюсь представить, как выглядит его тупой лиловый член, так много раз побывавший в теле Лиз. И в теле Джессики Каллахан, сидящей сейчас за столом недалеко от него. И, наверное, много еще где… Зрелище настолько отвратительное, что меня невольно передергивает…

В лице у Джессики проступает знакомая лягушачья улыбка. (Пришла, наверное, посмотреть на любовника Лиз? Ричард сообщил версию о второй копии обвиняемого?) Она ведь не заинтересована в громком скандале, связанном с его женой и с ним самим? Тем более что неясно, кто из этих двух, сидящих сейчас в зале, был на самом деле любовником… Она тоже пытается это понять? Во всяком случае, мстить ей-то совсем не за что. Скорее уж наоборот…

Не перестаю удивляться абсолютной невозмутимости моего Защитника. Если бы сейчас в окне появилась летающая тарелка и из нее вышел наш