– Так что Ричард от него теперь-то хочет?

– Арон прошел через то же самое, что и я, когда боролись за выезд. Наверное, хочет набрать еще что-нибудь из моего прошлого. Сделать из меня крупного международного преступника. Массачусетский суд ведь не имеет никакого представления ни о том, как трудно было тогда эмигрировать из СССР, ни о жизни отказников. Затребуют документы из ленинградской милиции. Те передадут запрос в ГБ. А ГБ для налаживания контактов с западными коллегами подробно ответит. Теперь они очень заинтересованы в контактах, ну а меня им там любить не за что. Память у них хорошая. И мое дело будет тянуться еще годы.

– Ты думаешь, он нашел что-то новое? – Ее взволнованный захлебывающийся голос не вмещается в мою ушную воронку, переливается через края, стекает по щеке. – Хорошо, что рассказал. Теперь многое становится понятным… Ты иногда так странно…

– У нас с Ароном было много общих знакомых. И здесь, в Америке, и в Израиле. Письма, которые он писал в советские газеты, все прекрасно помнят. Так что новый скандал с анонимками и клеветой ему ни к чему. Да и сообщить-то ему про меня совсем нечего. Даже если Ричард давить будет… Ну вот, а жена Арона, к счастью, слышала, что у меня есть брат-близнец, и сказала об этом Ричарду. Ничего, кроме этого, она о брате не знает. Все пока складывается удачно.

– Уверена, что Ричард попытается затянуть процесс до скончания века…

– Ты имеешь в виду еще на восемь лет? До двухтысячного года?

– Я имею в виду надолго…

– Тут вот еще какое дело. Истица должна была наследство получить из Израиля. Около двух миллионов долларов. Земля, которую купил прадед в Палестине. Арон услышал об этом от своего дяди в Израиле, втерся к ней в доверие, и она сделала его опекуном. Наговорил ей, так что меня возненавидела. И натравил подать эту идиотскую жалобу в суд.

– С самого начала чувствовала, что дело не в этой бедной женщине!

– Боялся, наверное, что впишет в завещание. Я ведь у нее единственный родственник в Америке. Но большую часть наследства в Израиле недавно национализировали. Хотя и не всю… Потом подробно расскажу. Адвокат мой, как назло, уехал к матери в Алабаму и вернется лишь двадцать первого, прямо на суд. И даже номера своего он не оставил. А я о поездке Ричарда в Амхерст узнал только вчера. От жены Арона. Она ко мне на работу зашла.

– Зачем?

– Ну-у… боится, чтобы скандал вокруг мужа не разгорелся… хотела, чтобы не упоминал его в суде… Могут статейку в местной русской газете тиснуть. У него проблемы будут…

– И для этого приезжала к тебе на работу? Все можно было и по телефону.

– Не знаю… Про наследство Истицы она не догадывается…

– А ты Джерри… адвокату своему что-нибудь рассказывал о твоих проблемах с властями в России?

– Я ведь тебе говорю. Он все давно знал. Из анонимки Арона.

– Надеюсь, ему ты про нас ничего не рассказывал? Ни за что не упоминай про наши отношения, пока не закончится процесс! Слышишь?!

С какой стати ей могло прийти в голову, что буду рассказывать Адвокату, которому к тому же плачу двести долларов в час, про свою любовницу? Муж которой будет обвинителем на моем суде.

– Я что, так похож на идиота? Ну разумеется, нет! Про нас с тобой, кроме Олега, вообще никто не знает… Ну и Ричарда… Единственного, кому знать нельзя было…

– Он собирает на тебя материалы на всякий случай. Может решить, что наврала про Алека… Всегда держит в запасе несколько вариантов и сгоряча ничего не сделает… А про отказников он в свое время много читал…

– Ну а у тебя что происходит?

– Да все то же. Он каждый день звонит. Больше не буду брать трубку. Сил нет слушать все эти уговоры, угрозы, скандалы. Даже и маму на свою сторону перетянул. Это, конечно, потому, что она с тобой незнакома. Хотел сюда приехать, но я твердо сказала, что встречаться с ним ни за что не стану… Ответчик, ты уже был женат и не мог не заметить, что есть некоторые различия между мужчиной и женщиной. Например, для женщины могут быть важны не только слова, но хоть какие-нибудь внешние знаки внимания. Букет цветов от тебя один раз за месяц, что я здесь, был бы большим шагом в этом направлении.

Словно она меня с кем-то сравнивает… Конечно, у нас, эмигрантов из России, социальные навыки не развиты… Нас другому учили…

– Наверное… не знал, как пересылать цветы из Бостона в Вашингтон… не знал, как делается…

– Делается довольно просто после того, как вспомнишь об этом… Неважно… С работы я уже уволилась… Все! Завтра заказываю билеты на двадцать первое. Вечером после суда встретишь в аэропорту, и сразу поедем в новый дом. Перееду к тебе, и кончится наш кошмар… Буду дома́ богатым людям продавать. У меня лицензия брокера по продаже недвижимости.

– Я и не подозревал, что у тебя так много профессий.

– Ты еще не все знаешь!

– А вообще-то, правильно. Нельзя столько времени проводить среди всех этих заплесневелых судейских чиновников. Не понимаю, как ты терпела до сих пор. Тебе гораздо больше бы подошло быть женою молодого талантливого ученого, которому, несомненно, уготована мировая слава, и чтобы твоей работой было изобретать все новые способы любить своего мужа. Подумай…

– Я подумаю… Целую тебя, мой Влюбленный Ученый. Я пошла спать.

Наверное, уже больше часа кручусь в постели, все больше раздражаясь на себя, что никак не удается уснуть…

Мыслей сейчас совсем немного. Точнее, всего одна. Проникнуть в эту замкнутую в самой себе мысль никак не удается. Словно у нее очень сильное поверхностное натяжение, которое раз за разом выталкивает.

Наконец усилием воли удается прорваться. Воздух немного вибрирует. Но то, что передо мной, уж конечно, не мираж. В закрытых глазах на внутренней стороне век появляется виде́ние гигантского, неуклонно тянущегося наверх Дерева. Древо Жизни моего процесса. Я уже хорошо его знаю. Знаю даже человека, который посадил его. Все тот же капитан Дадоев. Появилось оно на свет еще в восемьдесят третьем. В одном из кабинетов Большого Дома. Росло там целых три года. Кто-то перевез через океан и закопал здесь. Старое дерево в чужой почве не укоренится, но мое еще молодое, прижилось. Корявые волосатые корни скрюченными пальцами прочно вцепились в болотистую почву Новой Англии. Растут вглубь, душат друг друга. Повсюду вокруг застаревшая плесень судейских отбросов, приглушенные запахи