– С газетой мы уладим. Это берем на себя. А вы отправляйтесь назад. Отечески советую.

Всякое бывало: старались задобрить, умилостивить, сжать в ласковых объятьях так, что не шевельнуться, делались попытки купить, а то и шантажировать, скомпрометировать, вдогон летели анонимки… причем хорошо отработанные в волюнтаристские и застойные годы. Но чтобы прокурор выставлял самым наглым образом корреспондента центральной газеты – такое и в кошмарном сне не могло видеться. А вот довелось увидеть. Да и со всеми подробностями.

На следующий день – я еще брился – в дверь гостиничного номера раздался стук.

– Войдите!

На пороге – прокурор. Сам Семен Аркадьевич собственной персоной в полной форме и со служебной папкой под мышкой.

Кого угодно мог ожидать, только не его. Казалось, все точки поставлены во вчерашнем разговоре.

Выходит, нет. Столь внезапное появление застало врасплох.

Семен Аркадьевич не торопясь разделся, повесил в прихожей форменную шинель и фуражку, положил на полку служебную папку. Все делал обстоятельно, непринужденно – мол, ничего необычного в моем приходе нет, нечего удивляться.

Не дожидаясь приглашения, уверенным шагом вошел в комнату.

– Доброе утро. Надеюсь, не завтракали?

– Не успел.

– Хорошо-отлично, сейчас завтрак доставят. За едой и потолкуем.

Я изумился перемене – передо мной возник будто другой человек, словоохотливый, общительный, только обличием схожий со вчерашним прокурором.

– О чем?

– Тема у нас одна, разговор не окончен, – не повышая голоса, проговорил прокурор. – Добивайтесь, добивайтесь, время есть.

Семен Аркадьевич удобно расположился на маленьком диванчике, терпеливо дожидаясь, пока освобожусь.

Принесли завтрак. За ним и продолжилась беседа. Собственно, продолжал прокурор.

– Понимаю, очень хорошо понимаю ваше состояние. Взять бы хоть и меня. Получил, положим, как и вы, «жареный» материалец. Вопиющие факты, указаны конкретные носители зла. У кого ретивое не взыграет, охотничий азарт не вскипит. Понимаю, отлично понимаю, – прокурор поиграл бровями, в глубине темных глаз сверкнула насмешливость. Только сверкнула на мгновение. – А надо трезво, рассудительно.

Словоохотливость и даже торопливая живость, с какой излагал посетитель свою позицию, все больше и больше удивляли. Куда девались официальность и замкнутость. Передо мной сидел вроде бы и не прокурор, во всяком случае не вчерашний прокурор, а друг, товарищ и брат, желающий по-приятельски вразумить, душевно воздействовать. И только.

– Вы думаете, буду отрицать, покрывать, замазывать или еще как там это зовется. С таким настроением вчера ушли? – он подождал моего признания, но я молчал. Тогда прокурор возвысил голос: – Ничего подобного! Да, безобразий много, беззакония полно, мне-то это лучше известно. Знаю, в бумагах, которыми вы располагаете, описываются, как принято говорить, «художества» председателя колхоза «Верный путь». Ведь описываются?

Я утвердительно кивнул, немало подивившись тому, что мои бумаги, как видно, хорошо известны Семену Аркадьевичу.

– А вы съездите в этот «Верный путь» не на денек, а на два-три, а то и на недельку, поживите, поосмотритесь. Вам уезжать не захочется. Не колхоз – рай земной. Истинный рай. Не понаслышке говорю.

– Видел я такие райские сады, – не утерпел я, – они же воздвигнуты за счет обнищания остальных. И обязательно в обход законов, нередко и при самом грубом нарушении их.

– Правильно говорите. Все как есть по правде. Но, – гость в этом месте вскинул грозный палец и изрек: – Не по той писаной правде, какую вам преподносят в школе, в институте, с ученых кафедр, а по той правде, коя диктуется жизнью, жизненными обстоятельствами. А эти самые обстоятельства часто выше человека, повелевают его волей. Вот тут-то и есть подлинная правда жизни, коя выше всяких абстракций.

– Выходит, смирися, гордый человек?

– Именно, именно. Я ведь вас не пугаю, не сбиваю с пути истинного, наоборот, наставляю по-дружески, по-отечески. Хочу как лучше. – Прокурор говорил с тем проникновением, которое не позволяет усомниться в искренности. – Вот вы поедете в «Верный путь» к Федору Петровичу Казанкову, только глянете на него и сразу определите: жуликоват. И я скажу: ох, жуликоват. Еще не родился человек, который его обжулил бы, как не родился и тот, кого он не обошел бы. И подручные его не ангелы, далеко не святые. Святых он на дух не выносит. На святых – молиться, а ему дело двигать. Святоши к этому не приспособлены.

Семен Аркадьевич не открыл Америки, все это известно, даже хорошо известно, но я его слушал со вниманием.

– Мне ничего не стоит взять за воротник этого Федора Петровича и его подручных и закатать сразу по нескольким статьям. А стоит ли? Будет ли польза? Он хозяйствует. Умело, рачительно, ловко. Колхоз процветает. Разумеется, сам при этом не останется внакладе. И скольким еще благоденствует. Не стану кривить душой, и ваш покорный слуга в известной мере жив от его щедрот. Да я ли один? Нити тянутся и по горизонтали, и по вертикали. Далеко-далеко-о-о тянутся. Как поется в песне, у него «всюду были товарищи, всюду были друзья». Материально в нем заинтересованные. Дружба на этой основе самая крепкая. Среди них есть высокие товарищи, которые, естественно, никому друзьями не доводятся. Но это не столь существенно. И не думайте, ради бога, что Казанков один, что только он всем и крутит. Да нет, он крутится в системе! – И на этот раз прокурорский палец выразительно взметнулся.

«Вот это стриптиз!» – пронеслось в голове.

– А как насчет перестройки? – вымолвил я, давясь от волнения чаем.

– Тут, представьте, все в порядке. Вы видели, как на плацу перестраиваются, скажем, батальонные колонны? Не по одному, не по одному, а все разом. Направляющий топчется на месте, а остальные заходят, заходят, больше шагов делает тот, кто на крайнем фланге. И никто, заметьте, не вылезает, не высовывается. И мы вместе, гуртом, так сказать, пытаемся перестраиваться. Мы – как все. Соблюдаем инструкции и указания. Наше дело практическое – не отставать и вперед не забегать.

Хотя завтрак и сопровождался серьезным разговором, но не слишком затянулся. Надевая в прихожей шинель, Семен Аркадьевич напутствовал:

– А в «Верный путь» наведайтесь. Поживите. Не пожалеете. Про доярку или про передового механизатора напишете. Таких там пруд пруди. А если не наберете материалу, так не печальтесь, заглянете ко мне, подскажу. Вам положительный материал нужен. – Брови прокурора многозначительно приподнялись. – Сейчас положительный материал должен быть в особой цене. Все остальное – временно, переменчиво, как женская мода. Помяните мое слово.

– Но материал, который мне вручили в редакции, скреплен подписями конкретных людей. Там «Верный путь» упоминается лишь походя, речь идет о широком круге явлений.