— Науке еще многое неизвестно, — ответствовал Кироуэн, — так что не будем цепляться за жесткие догмы. К примеру, до сих пор не установлено, отчего люди британского и ирландского происхождения, живущие в австралийской области Дарлинг, достигают необычайно высокого роста, так что их даже прозвали «кукурузными стеблями». А их родичи, переселившиеся в Новую Англию, спустя несколько поколений демонстрируют утоньшение челюстных костей. Вселенная полна явлений, до сих пор остающихся непознанными!

— То есть, если верить Махену, не особенно интересных, — рассмеялся Тэверел.

Конрад покачал головой.

— Вот с этим я не могу согласиться. Лично меня непознанное именно в силу своей природы завораживает и влечет…

— Ага, так вот откуда все эти труды по ведовству и демонологии, которые я вижу на полках в ваших шкафах, — указывая на ряды корешков, сказал Кетрик.

Тут разрешите вставить несколько слов касаемо Кетрика. Все мы шестеро были, так сказать, соплеменниками, то есть британцами либо американцами британского происхождения. Под «британцами» я здесь разумею всех коренных обитателей Британских островов. В наших жилах текли разные сочетания английских и кельтских кровей, но различий между ними, по сути, было немного. Кетрик являлся единственным исключением. Лично мне этот человек всегда казался каким-то чужаком среди нас. Внешнее различие проявлялось особенно четко, если присмотреться к глазам. Они были янтарными, почти желтыми, и едва заметно раскосыми. А при взгляде под определенным углом Кетрик выглядел чуть ли не китайцем. Вот так.

Не только мое внимание привлекала эта черта его внешности, весьма удивительная в человеке ничем не разбавленных англосаксонских кровей. Обычно его объясняли какими-то факторами воздействия, имевшими место еще до рождения Кетрика. Профессор Хендрик Брулер однажды обмолвился, что наружность Кетрика, несомненно, объяснялась атавизмом — в нем, мол, проявились черты невероятно далекого монголоидного предка; явление тем более своеобразное и уникальное, что подобные черты не были замечены ни у одного из членов семьи.

Все это при том, что Кетрик происходил из уэльской ветви сассекских Кетриков, его фамильное древо подробно расписано в «Книге пэров». Там можно проследить непрерывную линию его предков, уходящую по крайней мере во времена короля Канута. Никаких монголоидных вливаний нет и в помине, да и откуда бы им взяться в старой Англии, населенной племенами англов и саксов? Учтем также, что «Кетрик» — современная форма древнего имени Седрик, и, хотя данная ветвь семьи укрылась в Уэльсе во дни нашествия датчан, ее наследники мужеска пола постоянно женились на представительницах английского приграничья, оставаясь, таким образом, могущественной линией сассекских Седриков — Сетриков — Кетриков, то есть практически чистых саксов. Что же касается конкретно нашего собеседника, упомянутый дефект — если это позволительно назвать дефектом — глазного устройства да изредка проявлявшаяся шепелявость речи являлись его единственными недостатками. Это был человек не среднего ума и добрый товарищ — если не считать слегка отчужденной манеры держаться и временами черствого безразличия, которые, как всем известно, иной раз скрывают под собой исключительно чувствительную натуру.

Ответить на его замечание, касавшееся книг по демонологии, выпало мне, и я сказал со смешком:

— Конрад у нас весь устремлен в непознанное и странное, как иные — в сферы любовной романтики. То-то у него в шкафах теснятся собрания восхитительных ужасов всевозможного свойства…

— Здесь, — кивнул хозяин кабинета, — гурман в самом деле найдет немало изысканных блюд. Махен, По, Блэквуд, Матюрэн — чем не роскошный пир для утонченного вкуса? Вот, к примеру, «Кошмарные тайны» маркиза де Гросса. Подлинное, кстати, издание восемнадцатого века.

Тэверел обвел взглядом полки.

— Фантастика ужасов, — проговорил он, — тесно соседствует с трудами по колдовству, темной магии и практикам вуду…

— Верно, — сказал Конрад. — Историки и хронисты зачастую бывают скучны, новеллисты же — никогда… Мастера, я имею в виду. Например, жертвоприношение вуду может быть описано настолько занудно, что вся духовно-религиозная сторона начисто улетучится, оставив лишь убийство, столь же грязное, сколь и заурядное. Я готов признать, что к истинным высотам ужаса приближаются лишь очень немногие из фантастов. Большинство предпочитает оперировать материями слишком земных категорий и форм. Однако в таких произведениях, как «Падение дома Ашеров» По, «Черный парус» Махена или «Зов Ктулху» Лавкрафта — эти трое, на мой взгляд, являются ведущими мастерами ужасного, — читателя буквально уносит в темные области запредельного, куда не может дотянуться наша, так сказать, дневная фантазия… Однако гляньте, — продолжал он, — во-он туда! Там, втиснутая между кошмарами Хусмана и уолполовским «Замком Отранто», стоит книга фон Юнцта «Безымянные культы». Вот что с гарантией способно обеспечить вам бессонную ночь!

— Читал я ее, — сказал Тэверел. — И пришел к выводу, что у автора не все дома. Так и кажется, что взялся беседовать с ненормальным. То он потрясающе ясно и четко все излагает, то вдруг раз! — и пошел какой-то бред, бессмысленный и бессвязный…

Конрад покачал головой.

— А вам не приходило в голову, что писать в подобной манере его заставила именно величайшая ясность рассудка? Что, если автор просто не решается доверить бумаге все, что ему стало известно? Что, если фразы, кажущиеся бессвязными, на самом деле суть таинственные намеки, ключи к загадкам, — и предназначены для других знающих?

— Пфуй! — отмахнулся Кироуэн. — Уж не хотите ли вы нас уверить, будто какие-то из чудовищных культов, упоминаемых фон Юнцтом, существуют в живой традиции до сего дня? Если они вовсе когда-либо существовали в реальности, а не только в воспаленном мозгу лунатика от поэзии и философии…

— Не он один склонен пользоваться намеками и скрытыми смыслами, — возразил Конрад. — Перечитайте работы известнейших поэтов: очень многое у них имеет двойное значение. Мало ли на какие тайны мироздания люди наталкивались в прежние времена — и зашифровывали постигнутое в поэтических строках, невразумительных для простецов? К примеру, помните фразу фон Юнцта, содержащую намек на «город среди пустыни»? Ну и как вам в таком случае строки Флекера:

Вглубь не стремись! Средь каменной страны,

Как говорят, та роза расцветает,

Чьи лепестки румянца лишены,

А сердцевина не благоухает.