— Но мог ведь! Я наблюдал, как вы раскапываете могилу. Когда Питер запаниковал и побежал через лес, я догнал и убил его, а тело принес сюда, в старый дом. Затем я вернулся за тобой. Я намеревался приволочь сюда твой труп — ну или то, что от него останется: я-то думал, те озверевшие крысы с кладбища обглодают тебя минут за двадцать. Но вот откуда ни возьмись вылез этот идиот Джоэл Миддлтон, и пришлось бежать за ним. Не улыбалось мне встречаться с этим скорострельным дьяволом где бы то ни было! Я собирался сжечь этот дом с вашими телами внутри. Когда нашлись бы кости среди пепла, все бы подумали, что Миддлтон убил вас обоих и спалил в доме… Явившись сюда, ты попал прямо в мои руки. Молния ударила в дом, и он горит! О, сегодня сам Господь благоволит мне!

Глаза Ричарда полыхали смесью остервенелой ярости и не менее безумной алчности. Последний из Уилкинсонов был вне себя, но рука его не дрожала, дуло револьвера было направлено в одну точку на Гаррисоне, и тот мог лишь стоять, беспомощно сжимая могучие кулаки.

— Ты поляжешь здесь, с моим гадким братцем Питером! — выплюнул Ричард. — С пулей в башке! Все это местечко славно прогорит — никто не поймет, что здесь случилось, и все улики против меня уничтожит огонь! А потом законники отловят Миддлтона и нашпигуют свинцом, не дав и слова молвить в самозащиту. Сол сгниет в приюте для душевнобольных, ну а я… я буду якобы невинно спать у себя дома до рассвета, а после заживу жизнью богача, почтенного человека, и никто не узнает… никогда…

Палец убийцы опасно дрожал на спусковом крючке. Ричард по-волчьи скалился, и его размалеванное под индейца лицо выглядело как еще одна из устрашающих масок старухи с косой.

Гаррисон припал к полу, напрягшись в отчаянии, готовый с голыми руками броситься на убийцу, попытать удачи в комнате, где разминуться с пулей было невозможно, но вот…

Дверь пробили вовнутрь позади него, и в зловещем свете показалась высокая фигура в промокшем дождевике.

Бессвязный вопль взвился к самой крыше, и пистолет прогремел в руке нового гостя. Снова и снова он рявкал, наполняя комнату дымом и громом. Ричард Уилкинсон дергался всем телом, пока в него влеплялась одна пуля за другой.

Сквозь пороховой дым Гаррисон увидел, как негодяй падает. Но, прежде чем ничком растянуться на полу, тот успел выстрелить несколько раз и сам.

Пламя уже охватило потолок, и в его свете Гаррисон видел, как фальшивый «индеец» корчится в пыли, а его противник, прижав руку к простреленной груди, столбом стоит в проеме.

Крики умирающего Уилкинсона-младшего были страшны, как у одержимого.

Миддлтон — а вошел именно он — выпустил револьвер, и тот упал к ногам Гаррисона.

— Услыхал пальбу, — вымолвил он с большим трудом. — Подоспел, смотрю, вовремя… теперь-то, думаю, вражде конец… — Он рухнул вперед совершенно безжизненным грузом, но Гаррисон успел подхватить тело.

А вопли Ричарда все не умолкали. Крысы уже обратили на него внимание. Кровь из его ран капала в пространство под ветхими половицами, где они жили, и распаляла их голод. Стая, не шарахаясь ни от криков, ни от конвульсий, ни даже от трескучего огня, накинулась на эту новую перспективную добычу. Крики Ричарда превратились в тонкий, слабеющий визг. Он корчился неподалеку от тела убитого им Питера, а захлестнувшее их обоих серое копошение насыщалось, срывая плоть с их костей и прихлебывая кровь из ран.

С телом Джоэла Миддлтона на руках Гаррисон покинул дом. Этот бежавший от руки закона человек, по его мнению, всяко заслуживал лучшего ухода, чем его убийца. Будь сейчас даже и малый шанс спасти Ричарда Уилкинсона, детектив закрыл бы на это глаза.

Но шанса не было — крысы-трупоеды получили свое.

Во дворе он мягко опустил свою ношу. Поверх треска пламени до сих пор слышались жуткие визги и завывания. Через охваченный огнем дверной проем Гаррисон мельком увидел, как окровавленный Ричард Уилкинсон последним усилием воли поднялся и встал, покачиваясь, окутанный серо-черной пелериной из сотни цепляющихся за него крысиных телец. Вдруг стало ясно различимо его лицо — уже скорее безглазая маска, проеденная до самой кости. Затем пылающая крыша со стоном осела и скрыла из виду это непотребство. Искры и языки пламени взметнулись к темному небу, когда начали проседать и валиться стены дома.

Гаррисон поволок мертвеца к «форду». Беспокойный рассвет неохотно расцветал над дубовыми рощами на черных холмах.

Перевод Г. Шокина

Примечание

Рассказ написан в 1936 году. Первая публикация — журнал “Thrilling Mystery”, февраль 1936-го. Представляет собой скорее детектив или триллер с вкраплениями сверхъестественного, однако имеет все характерные черты «говардовского хоррора» и часто включается в тематические хоррор-антологии. Детектив Стив Гаррисон — еще один сквозной персонаж автора, герой десяти рассказов (девять из них полностью написаны Говардом, десятый после смерти мэтра был завершен писателем Фредом Блоссером).

Дети Ночи

Помнится, мы вшестером сидели у Конрада в его кабинете, полном всяких занятных штуковин из разных уголков света и уставленном книжными шкафами, в которых можно было найти самые разнообразные книги — от Боккаччо, изданного «Мандрейк Пресс», до “Missale Romanum”, переплетенного в дубовые дощечки и отпечатанного в Венеции в 1740 году. Еще помню, что Клеменс и профессор Кироуэн ввязались в какой-то спор на антропологическую тему, приведший ко взаимному раздражению. Клеменс отстаивал теорию, четко вычленявшую отдельную альпийскую расу, профессор же именовал эту расу «так называемой» и видел в ней лишь ответвление основной и изначальной арийской, образованное, вероятно, в результате смешения нордических и средиземноморских народов.

— Ну и каким образом, — спрашивал Клеменс, — вы в таком случае изволите объяснять их брахицефалию? Как известно, средиземноморцы — такие же длинноголовые, как и арийцы. По-вашему, два долихоцефальных народа, смешавшись, произвели круглоголовый промежуточный тип?

— Специфические условия жизни вполне могли изменить изначально длинноголовую расу, — отрезал Кироуэн. — Боаз, да будет вам известно, уже показал, что у американских иммигрантов форма черепа, бывает, разительно изменяется уже в следующем поколении. А согласно изысканиям Флайндерса Петри, ломбарды в течение нескольких веков сделались из длинноголовых круглоголовыми!

— Но что могло привести к таким