– У тебя умные, а главное, честные глаза, Гектор, – Николай сел напротив собеседника.

– Вы знаете мое имя? – от неожиданности Пес поперхнулся.

– Тебе уже давно следует перестать всему удивляться. Ты ведь прошел половину пути. Я бы, наверное, остановился. Ты сам-то понимаешь, куда идешь?

– Трудно сказать. Я не знал, куда шел с самого начала, может, не пойму и в конце.

– Узнаешь. Какие твои годы. – Появление Бэзила еще больше огорошило прусса. – Приветствую тебя, Николай. Как продвигается работа? Есть доказательства?

– Мало-помалу. Пока провожу наблюдения. Так, наброски только, сам понимаешь.

– Вот учись, Псина. Теория этого человека перевернет весь мир.

А ты на что горазд? Бочки протыкать? Или рядиться в татарские тряпки?

– Знаешь, Бэзил, иной раз мне хочется, чтобы ты стал мухой. А я бы взял башмак…

– Но-но. Размечтался. Мухой. Паскудник же ты, Пес. Я для тебя все, а ты меня башмаком… Эх, надо было тебя, дармоеда, в петле оставить.

– Господа, давайте все же перейдем к делу, – ладони Копперника соединились. – Ругаться можете у себя в Пруссии, а у меня на первом месте всегда стоят дела.

– Что значит «у себя в Пруссии»? Разве мы опять в прошлом?

– Сам ты муха! В прошлом… В будущем! Сто лет вперед. Фромборк. Резиденция Николая Копперника, величайшего астронома современности!

– Но, Бэзил. Мое скромное дело…

– Кого-кого? Какой еще Фромборк? Какая же это Пруссия, когда название польское.

– В будущем, как и в прошлом, флюгер развернут не так, как в настоящем. Выгляни в окно.

Пес откинул нижнюю, под фрамугой, ставню. Резкий порыв ледяного ветра бесцеремонно швырнул ему в лицо несколько хлопьев мокрого снега. Однако совсем не это послужило причиной полной растерянности Гектора. На противоположной стороне улицы над входом в узкий кирпичный домик горели два факела. А между ними на флагштоке гордо реял красный флаг с коронованным белым орлом. На глаза прусса навернулись слезы. Но это не были слезы радости. Лицо Гектора сделалось мокрым из-за невыносимой, почти убийственной догадки. Бэзил подтвердил опасения Пса.

Большая часть Пруссии действительно отошла Польше. Кроме того, весь Тевтонский орден признал себя вассалом польского короля. Через пятьдесят лет после Танненберга начнется Тринадцатилетняя война, в результате которой чаша весов противостояния окончательно наклонится в сторону давнего врага Немецкого ордена. Сейчас на дворе год 1513-й. Тевтоны, не в силах отступиться от привычных традиций, продолжают осуществлять дерзкие набеги на север Польши.

Через несколько лет Николай будет руководить обороной и Фромборка, бывшего Фрауэнберга, и Ольштына, бывшего Алленштайна. Да только агония духовной корпорации началась уже давно – с той самой июльской битвы.

Так или иначе, самое страшное для ордена наступит в 1525 году. Последний магистр примет новую религию и превратит то, что останется от Пруссии, в основном самбийские земли, в светское государство. Тевтонский орден как таковой закончит свое существование. Но даже тогда новая Пруссия все равно будет формально под властью польской короны.

В глазах у Гектора потемнело. Ноги полубрата подкосились, и он неуклюже отшатнулся к полкам. Земля ушла из-под ног. На пол посыпались колбы и пузырьки, разлетаясь на сотни острых осколков. Пес поранил руки, но телесной боли не почувствовал, потому что другая, пронзительная, беспощадная боль вбила в его сердце кривой ржавый гвоздь, наподобие тех, какими заколачивают гробы беднякам. Как будто в тело прусса проник зловещий птицелов и своим силком вытащил оттуда все чувства, все эмоции. Наступила полнейшая опустошенность. Исчезли даже мысли. Пес бессмысленно глядел на противоположную стену.

Это как если бы старый плотник помимо изготовления изделий на заказ много лет от души, для себя, трудился над какой-нибудь одной поделкой. Например, над маленькой мельницей. Он месяцами тщательно вытачивал каждую лопасть, при этом умышленно делая одну обветшавшей, прорезывал в ней бреши, а другую выстругивал новенькой. После соорудил миниатюрные жернова, рычаги, желоба. Рядом поставил крохотный колодец с журавлем. Сколотил скворечник, навьючил ушастых мулов мешками с мукой. Смастерил мельника в соломенной шляпе, да такой, что видна каждая соломинка.

И вот однажды, когда композиция была уже почти завершенной, к нему в мастерскую вошел один человек. Не говоря ни слова, он своими тяжелыми сапогами к чертовой матери растоптал всю многолетнюю работу старика.

Примерно такое чувство, заполняя образовавшуюся пустоту, вкралось в душу Гектора. Выходит, вся борьба была бесполезной. Тысячи людей ни за грош отдали жизни в противостоянии с поляком. Тысячи детей остались сиротами, а жены вдовами. Какой во всем этом смысл, если верх все равно взял враг? Зачем сражаться, если и так все известно?

Все надежды, все мечты в одночасье пошли коту под хвост. Он хотел защитить Пруссию, но в итоге Пруссия оказалась беззащитной. Всего каких-то пятьдесят лет. И все. Закат. Прощальная песня. Пес искренне понадеялся, что не доживет до того дня, когда собственные дети станут смеяться над его бессилием. Воистину жизнь полна горьких разочарований.

– Зачем ты привел меня сюда, Бэзил? – прусс все-таки нашел в себе силы опуститься на стул перед Копперником.

– Чтобы ты понял, куда идти, – мягкий негромкий ответ прозвучал из уст Николая, внимательно изучающего убитого Гектора. – Ты стоишь на распутье. Можно сделать шаг назад, но, знаю, ты не из таких.

– Чтоб они сдохли, – скатерть на столе опять зашевелилась, и из-под нее вылез не кто иной, как карлик Вицель. – Забери мою душу сатана, если я еще хоть раз на это соглашусь. Кто это у нас здесь? А-а, ну что, дружок, опять кого-то изувечили?

– Так это ты прорастил пшеницу и заставил куб говорить? – усталая улыбка наползла на губы Гектора.

– Ставлю десять золотых флоринов, что у него в голове заместо мозгов куриный помет!

– Вицель, прошу тебя, – Копперник тоже улыбнулся. – Да, это он мне помогал. Но смена дня и ночи – моя гордость, мое личное изобретение. В соседней комнате сидит человек, который крутит колесо, а на крышу и окна натянуто специальное устройство…

– Вот видишь, Пес, – в разговор снова вступил Бэзил, – Николай – светлейший муж и ученый непостижимого ума. Его и через пятьсот лет люди будут вспоминать с благодарностью. Он войдет в историю. А тебе это не светит.

– Мне нужна та история, где моя страна не лежит под вражеским копытом.

– Иной нет, ибо ее пишут люди, а не боги. Но мы говорим о другом. Одна твоя рука забита крестами под завязку. Настало время остановиться и подумать. Как жить среди тех, кто делает мир, как ты полагаешь, несправедливым?

– Для того чтобы что-то изменить, сначала я сам должен стать другим, – Пес не понял, задал ли он вопрос или высказал утверждение. – Иначе меня растопчут. Впрочем, может, все-таки не надо ничего менять? Главное, самому жить в согласии с собой.