Самой мебели было не так много: буфет, платяной шкаф, два сундука, стол, две скамейки, которые для большего удобства молодая жена завалила собственноручно изготовленными подушками. Четыре настенных подсвечника из оленьих рогов, рукомойник и выпуклое отполированное жестяное зеркало дополняли нехитрую домашнюю обстановку. Однако, на невзыскательный взгляд Пса, этого вполне хватало для нормальной жизни двух людей.

На первом этаже также располагалась кухня с отдельным очагом, накрытым кожухом, доходящим до самого потолка. Второй этаж занимала спальня. Широкую кровать, установленную головой к стене, а ногами к камину, прикрывал крепившийся железными стержнями к потолку полупрозрачный батистовый балдахин, один из нескольких свадебных подарков. Не хватало только ковра на полу, но Анна пообещала в ближайшее время исправить и этот недостаток – дел невпроворот, некогда даже сбегать на рынок.

Навестив друзей в замке, Гектор со стоном плюхнулся на новую кровать и два дня с нее не поднимался. Он занавесил все окна и попросил никого не заходить в комнату, пока сам не позовет. Такой дикой усталости прусс еще никогда не испытывал. Не хватало сил даже встать оправиться. К рассвету третьего дня полубрат грешным делом подумал, не Гуго или Йоганн заразили его таинственной заразой, но никакого свиста в груди и болезненного недомогания Пес не ощутил – просто сказывалось полное отсутствие физической бодрости. И все же, несмотря на опустошающее бессилие, Пес твердо решил, что непременно поднимется к обеду.

– Совсем ты, брат, забегался. – Гектор отрешенным взглядом смотрел на потолочные балки, когда к нему обратился дух. – Не бережешь себя. Может, стоит отказаться?

– А ты попробуй как-нибудь без передыха попрыгать месяцев пять как белка, – прусс с тоской вспомнил о том, что ему действительно вот-вот придется снова обретать злополучные кресты. – Мне просто надо немножко отдохнуть. И все. Ничего страшного.

– Ты прав. Следующее испытание будет самым безобидным.

– Неужели? Ты настоящий друг, Бэзил. Даже не знаю, как тебя благодарить!

– Просто не подыхай раньше срока – самая лучшая благодарность. Сколько я в тебя вложил, сколько еще вложу… Ты мне нужен живым.

– Не только тебе. Ну что там делать-то надо?

– Не торопись – ишь, какой прыткий. Переселиться на городское кладбище всегда успеется. Тебе ли не знать, гроза бочек и бомбард? – Очередная невидимая пощечина заставила Пса поморщиться. – Я тебя еще раз хочу предупредить – с этим крестом заканчивается детская возня. Дальше будет очень скверно.

– Напугал. Мне что, никогда плохо не было? Так, говоришь, будто я как сыр в масле катаюсь. Будто меня не пытались убить, будто ты меня не шантажировал.

– Я не могу сказать, что тебя ждет впереди, иначе откажешься…

– Тогда лучше не говори, – в конце концов Гектор с огромным усилием приподнялся и сел.

– Нет, но предупреждаю, что будет очень тяжело. Пес, ты слышишь?

– Слышу, слышу.

– Будь по-твоему. Я тебя предостерег. Не забудь поздороваться.

Гектор вздохнул, чтобы перевести дух: вдруг застучало в висках, и он на секунду закрыл глаза. Раскрыв, прусс едва удержался на стуле, на котором почему-то оказался. Его низенький складной стульчик находился во втором ряду из четырех. Вокруг полубрата чинно восседали с полтора десятка человек. Отовсюду слышался шепот, болтали на немецком, только говор казался каким-то чудным: в голосах слышался забавный акцент. Но не это приковало внимание Пса, а то, как окружавшие его люди были одеты. Куда же он попал? Что Бэзил опять учудил?

Справа от воина Тевтонского ордена находился высокий, с завитыми кудрями молодой человек, чьи колени на полпальца упирались в спину впередисидящего сгорбленного господина. Куртка долговязого парня напоминала одеяние одной не обремененной серьезными раздумьями девицы, что за бесценок торговала собой за штайндаммскими банями: вырез на груди начинался от плеч и заканчивался в районе пупа. Хорошо еще, что неприглядную худобу закрывал нагрудник, украшенный замысловатым цветочным орнаментом.

Более вызывающим Гектору показался вырез таких же размеров на спине, правда, тоже скрытый, только наспинником, но уже с геометрическим узором. Полосатые штаны щеголя, доходившие до колен, крепко обтягивали его тощие бедра, как рука мясника обхватывает горло курицы, прежде чем он отрубит ей голову.

По левую руку от Пса, картинно позевывая, сидела женщина средних лет, на чьей голове возвышался сеточный кулек, набитый легким черным пухом. Данное чудо, видимо, все-таки именуемое головным убором, имело еще и два накрахмаленных козырька – спереди и сзади. Подол богатого муслинового платья цвета лаванды, разлегшись по полу, занимал площадь в добрых сорок квадратных дюймов[115]. А прозрачный, затканный серебром шлейф, прикрепленный к плечам, имел такую длину, что его приходилось поддерживать паре лакеев, сидевшим за дамой, и еще двум, находившимся позади первых.

Смекалки прусса с лихвой хватило понять, что он попал в некое знатное общество. Шелковые перчатки с вензелями, вышитыми золочеными нитями, камзолы с богатой меховой опушкой и пояса с серебряной отделкой выдавали в этой публике людей небедных. Но рукава пестрых одежд, еле прикрывавшие локти, обнажали у некоторых бородатых мужчин заросшие здоровенные ручищи. Женщины носили мужские шляпы с цилиндрическими тульями.

Двоих детей в зале – мальчика и девочку – родители нарядили в совершенно одинаковые костюмы: шапки, состоящие из двух половинок тканей разного цвета с воткнутыми в них пучками длинных перьев, какие-то мудреные накидки – нечто наподобие складчатых чехлов с разрезами по бокам, черно-белые чулки с узором, как у шахматных досок, снизу к которым подвязывались подошвы из толстой кожи. Все это напоминало Псу балаган, шутовскую мистерию[116].

Но как бы там ни было, все присутствующие с придыханием смотрели на человека среднего возраста, с пышными черными волосами, закрывающими уши. Он спокойно стоял перед зрителями. Темные миндалевидные глаза, казалось, не упускали из виду ни единой мелочи. Массивный хрящеватый нос несколько выдавался вперед над узкими губами. Гладко выбритый, размером с кулак подбородок подразумевал наличие у тихо говорившего со своим помощником господина не менее десятка всевозможных талантов. А шрам над левым глазом и вовсе открыто заявлял о недюжинной храбрости своего хозяина.

Наряд главного действующего лица предстоящего спектакля выбивался из общего переплетения разноцветных лоскутов и прочих перышек-повязок. Обычная черная, без воротника, с белой каймой по вырезу рубаха, коричневая, отороченная мягкой кожей атласная жилетка и легкий серый саржевый платок, небрежно обернутый вокруг шеи, приближали его к человеческим существам гораздо больше, нежели драная простыня, в которую с гордым видом завернулась одна девица из первого ряда.