Бэзил просто обязан довести дело до конца и помочь Псу пройти через все испытания, чем бы они ни закончились. Преисполненный таких размышлений полубрат, между делом, вспомнил и о словах духа по поводу окончания «всех детских забав с четвертым крестом».

– Господин Гектор, – следом за ушедшей Анной в спальню протиснулся Матиас. – Вы в порядке? Мы все изволновались, я хотел было сунуться, но вы же велели не заходить, потому не решился…

– Хватит тараторить, – Гектор поднялся с кровати и размял суставы, заставив некоторые косточки натужно хрустнуть. – На самом деле, что-то я отбился от жизни. Ужас, как жрать охота. Ну что? Осмотрелся?

– Облазил все закоулки – шутка ли, целых два дня выпало. Какой у вас замок, м-м. Наш в Остероде тоже хорош, но ваш… Внутрь меня, конечно, никто не пустил. Там в округе я встретил человека, тоже полубрата, по имени Йоганн.

– Как он? Выздоровел?

– Не совсем. У них сейчас все болеют. Особенно плохо, говорят, брату фон Морзенштамме…

– Фон Мортенхайму?

– Ах да, вы правы. Отто, кажется, его зовут.

– Гуго! Дурак! Почему не растолкал меня раньше?

Отпихнув мальчишку, как мешок с капустой, Пес очертя голову помчался в крепость. На бегу краем глаза он заметил, что и стражники выглядят неважно: бледные лица, впалые щеки, слезящиеся глаза. Напади враг в эту минуту, гарнизону не выстоять. Резиденция маршала, несомненно, стала вместилищем некоего ужасного недуга. Несмотря на раннее, судя по часам на замковой башне, время, народу во дворе почти не было. Разве что шаткой походкой, согнувшись под тяжестью ведер с водой, плелся еле живой кухонный служка, да необычно ссутулившийся столяр тащил к себе в мастерскую заготовки для арбалетов. Смолк беззаботный щебет птиц, а гробовая тишина в конюшнях и вовсе навела на прусса тягостную хандру.

На пороге фирмари, держась за выступающие в проем входной арки фигурные кирпичи, гулко, с мокротой, кашлял Йоганн. С момента их позавчерашней встречи полубрат сильно сдал. Его веки набухли, живот и вены на руках вздулись, одышку, казалось, можно было услыхать даже в Штайндамме. Если бы не опора, он как пить дать рухнул бы на землю. Завидев Гектора, серый брат вяло махнул товарищу рукой. Пруссу пришлось приблизить ухо к самым губам Йоганна, ибо слова почти не различались, утопая в бурлящем хрипе.

– Господь покарал нас. – Липкий комок угодил Псу на мочку уха. – Гордыня, разнузданность и слепота… диавол, ухмыляясь, готовит котлы… наши души прогнили… море крови и горы костей…

– Йоганн, я ничего не понимаю! Какой еще диавол, какие моря и горы? – Не успел полубрат договорить, как больной, закатив глаза, рухнул ему на руки. – Не вздумай мне тут окочуриться, я сам скорее сдохну, если тебя не спасу!

Фирмари обустроили в северо-западном углу крепости. Строить больницу начали почти шестьдесят лет назад, здоровью братьев уделяли серьезное внимание – постройка имела два этажа и подвал. На первом этаже находились два подсобных помещения, где хранили белье, посуду и медицинские инструменты. Там же располагались восемь отдельных келий для престарелых или больных тевтонов. На втором этаже соорудили столовую с ребристыми сводами и большими окнами, открывающими изумительный вид на реку. Собственная кухня была оборудована поблизости, больница также имела отдельный данцкер.

Гектор перекинул страдальца через плечо и стремглав кинулся внутрь. Все койки уже были заняты рыцарями, причем некоторые из них выглядели гораздо хуже Йоганна и стражников вместе взятых. Оттого полубрата и не приняли – свободных мест не было.

Шпитлера Пес встречал и раньше. Высокий, с залысинами и густой черной бородой мужчина с морщинистым лицом ходил постоянно сгорбившись. Казалось, его прищуренный взгляд каждого в чем-то подозревал. Более того, лекарь выглядел так, будто знал самые сокровенные тайны любого из братьев, и потому его гримаса являла порой презрение или, наоборот, уважение.

Шпитлер объяснил, что какая-то таинственная эпидемия беспощадно подкосила почти весь гарнизон. Очень странными оказались симптомы хвори: больные по-разному реагировали на заразу. У кого-то страдали суставы и внутренности, кому-то тяжело дышать, некоторые бредили и бесцельно метались в своих кельях, другие, потеряв аппетит, мучились от невыносимых зубных болей и так далее.

Это первый подобный случай в Кёнигсберге, но при этом горожане напасти не подверглись. Весь ужас происходил лишь внутри замковых стен. Находясь в полном замешательстве, лекарь уже отправил письма с запросами на похожие случаи в другие города. Его медицинский арсенал – травы, настои, примочки, растирки и мази – абсолютно бессилен.

Те, кто пребывал в крайне тяжелом состоянии, находились здесь. Остальные наблюдались помощниками врача в своих комнатах и казармах. Некоторых отправили в городские госпитали. Сама болезнь будто имела разум: она с особой жестокостью косила важных людей из капитула.

Пес не сразу заметил, что на кроватях, скорчившись, лежали и фон Плотке, и фон Ризе, и фон Штольц. У тыловой стены покоя под широким окном, накрытый теплым одеялом, обретался Гуго фон Мортенхайм, отсутствующим взглядом смотревший на свежебеленный потолок. Оставив Йоганна в руках младших эскулапов, которые тут же потащили того на свежий воздух, обеспокоенный прусс подошел к начальнику гарнизона.

– Гуго, я… – полубрат не мог подобрать нужных слов.

– Не грусти, Гектор, – пустой взор медленно сполз на мокрое лицо Гектора. – Свое я уже пожил. Это не самая лучшая осень для смерти, но что поделать, если Господу угодно забрать меня в такое время.

– Не болтай чепухи, брат Гуго! Господу угодно продлить твою жизнь, сейчас он просто проверяет тебя… всех нас.

– Значит, мне не под силу пережить такое испытание. Но дело не в этом. У меня к тебе просьба.

– Что угодно!

– Подойди ближе, – голос фон Мортенхайма слабел с каждым словом. – Пообещай мне стать лучше и достойнее нас. Скажи, что все навыки, которым научился, не применишь во зло. Поклянись не проливать кровь без причины. Дай слово, что не запятнаешь честь Пруссии.

– Клянусь могилой своих родителей, – преклонив перед Гуго колено, Пес положил ледяную руку рыцаря себе на лоб.

– Полубрат, отойдите, – в палату без предупреждения вошел орденский брат-священник, дежуривший в фирмари на случай, если кого-то из тевтонов придется исповедать перед смертью.

– Ступай, мой мальчик. Не забывай своей клятвы. Рано или поздно мы еще встретимся.

– Рано, Гуго. Ты еще нас всех переживешь, – уходя, прусс горько улыбнулся.

– Брат, – Гуго глядел уже сквозь священника, – не хотел бы я, чтоб пятеро моих детей увидали меня в таком виде.

– Пятеро? Я слышал только о троих, – изумился исповедник.

– Не меньше, да и те, о которых я знаю.

В коридоре стоял резкий запах ладана, коим усиленно окуривали весь лазарет. Вокруг толпились многочисленные представители кёнигсбергского духовенства, отовсюду звучали молитвы в адрес святому Корнелию, святому Агапию, святому Фиакру и прочим христианским заступникам. Клирики, вознося молитвы с просьбами об исцелении, крепко сжимали в руках ларцы со святыми мощами, флакончики с водой из реки Иордан, медные пластинки с цитатами из Библии. Снаружи вновь зазвенели колокола: звонари что было мочи отпугивали нечистую силу. Лечили рыцарей методами, похожими на те, какими пытались исцелить родителей Гектора. Упор в основном делался на животворящую силу молитв и веру во спасение.