Доктор Мосгрейв снова кивнул — на этот раз чуть строже.

— Я весь внимание, мистер Одли, — холодно сказал он.

Роберт Одли придвинул кресло поближе к доктору и тихим голосом начал рассказывать все то, о чем миледи поведала прошлым вечером.

Доктор Мосгрейв слушал его, не выражая ни малейшего удивления. Лишь раз он позволил себе улыбнуться — то была едва заметная, горькая усмешка, — когда Роберт поведал ему о мнимых похоронах в Вентноре, но и на этот раз он не выказал заметного удивления.

Роберт закончил свой рассказ на том месте, где сэр Майкл Одли прервал монолог миледи. Он не упомянул ни об исчезновении Джорджа Толбойза, ни о своих мрачных подозрениях на этот счет. Ничего не рассказал он и о пожаре на постоялом дворе.

— Это все? — сурово покачав головой, спросил доктор Мосгрейв. — Более вы ничего не хотите добавить?

— Более ничего. По-моему, то, что я рассказал, не нуждается в дополнениях.

— Итак, вы хотите убедиться, что эта леди — душевнобольная и потому не несет ответственности за свои действия?

Роберт Одли вздрогнул: он не ожидал, что доктор так быстро угадает его желание.

— Да, мне бы хотелось, чтобы леди на поверку оказалась умалишенной: это разом оправдает все, что она совершила.

— И избавит ее от суда, не так ли, мистер Одли?

Роберт нервно повел плечами: он опасался не суда, а кое-чего похуже.

— Боюсь, мой визит не принесет вам никакой пользы, — тихо промолвил доктор. — Я, конечно, осмотрю леди, но, должен предупредить, в ее болезнь я не верю.

— Почему?

— Потому что в ее действиях нет ничего, что свидетельствовало бы о ее ненормальности. Она убежала из дома, но убежала в поисках лучшей доли. Что в этом необычного? Второй брак посулил ей богатство и титул, и ради этого она совершила преступление, имя которому — двоемужие. Что в этом необычного? Когда она оказалась в безумно трудном положении, она не впала в безумие, но, проявив завидную изобретательность и хладнокровие, сделала все, чтобы выпутаться из беды.

— Однако наследственное умопомешательство…

— Может проявиться в третьем поколении и отразиться на детях леди, если они у нее будут. Душевная болезнь не обязательно передается от матери дочери. Был бы рад помочь вам, мистер Одли, если бы мог, но в том, что я услышал от вас, признаков ненормальности я не усматриваю. Поверьте, в Англии ни один суд присяжных не примет всерьез вашу версию об умственной ущербности этой женщины. Лучшее, что вы можете для нее сделать, — это отослать ее назад, к первому мужу, если он согласится ее принять.

Роберт Одли вздрогнул, услышав упоминание о друге.

— Ее первого мужа нет в живых, — сказал он. — Точнее говоря, он исчез, пропал, но… У меня есть основания предполагать, что его нет в живых.

Роберт говорил с заметным волнением, и это, разумеется, не укрылось от внимания доктора.

— Первый муж леди исчез, — сказал он, делая ударение на каждом слове, — но вы считаете, что его нет в живых.

Несколько минут он молчал, глядя на огонь тем же угрюмым взором, каким прежде глядел на него Роберт, а затем сказал:

— Мистер Одли, между нами не может быть недомолвок. Вы мне рассказали не все.

Роберт взглянул на доктора с нескрываемым изумлением.

— Вряд ли я смогу помочь вам, — продолжил Элвин Мосгрейв, — пока буду гадать, где кончается ваша откровенность и где начинается ваше недоверие. Вы рассказали мне только половину истории, связанную с этой леди. Итак, что стало с ее первым мужем?

Мистер Мосгрейв задал свой вопрос столь решительным тоном, словно был уверен наперед, что здесь разгадка всех тайн.

— Я уже сказал вам, доктор Мосгрейв: не знаю.

— Однако ваше лицо поведало мне о том, что вы что-то скрыли от меня, и оно же поведало о том, что вы кого-то подозреваете!

Роберт Одли сидел безгласный, как камень.

— Если желаете извлечь пользу из моего визита, мистер Одли, — промолвил доктор, стараясь говорить как можно убедительнее, — вы должны доверять мне. Итак, первый муж леди исчез. Когда и как?

Роберт с трудом поднял голову.

— Что ж, я доверюсь вам, доктор Мосгрейв. Расскажу на этот раз все, без утайки. Я не прошу вас ни о чем, что могло бы нанести вред обществу, в котором мы живем, но я прошу вас, если можете, спасите имя нашего рода от бесчестья и позора!

Он рассказал, как исчез Джордж Толбойз, рассказал о собственных волнениях и страхах, и лишь богу известно, с какой неохотой решился он на полное, исчерпывающее признание.

Доктор Мосгрейв внимательно слушал Роберта Одли, и по его лицу невозможно было угадать, к какому решению он придет. Когда Роберт закончил, доктор встал и снова взглянул на часы.

— Я могу уделить вам еще двадцать минут, не более. Мне бы хотелось осмотреть леди. Итак, вы говорите, ее мать скончалась в доме для душевнобольных?

— Да, именно там. Вы хотите осмотреть леди Одли один на один, без свидетелей?

— Да, один на один, если не возражаете.

Роберт вызвал звонком горничную миледи, и она проводила, доктора в будуар леди Одли.

Элвин Мосгрейв вернулся в библиотеку через десять минут.

— Я поговорил с леди, — сказал он, — и мы прекрасно поняли друг друга. У нее душевная болезнь в скрытой форме. Болезнь эта может не проявиться никогда, а может обнаружить себя один-два раза в жизни в виде приобретенного слабоумия, причем в наиболее острой форме. Приступ длится весьма непродолжительное время и возникает только при условии экстремального психического воздействия. Леди — отнюдь не душевнобольная, но в крови ее содержится наследственная порча. Вот почему в этой женщине причудливо совмещается коварство безумца с расчетливостью нормального человека. Вы спросите, что все это значит? Мистер Одли, — эта женщина опасна!

Доктор Мосгрейв несколько раз прошелся взад-вперед по комнате, а потом снова заговорил:

— Я не стану укреплять вас в ваших подозрениях, и опровергать их я тоже не стану. Но вот что я вам скажу: мистер Джордж Толбойз исчез, но бесспорных доказательств его смерти у вас нет. Если же они у вас будут, вы все равно ничего не сможете предпринять против этой женщины: ссылки на то, что у нее была веская причина избавиться от своего первого мужа, вам ничего не дадут. Поверьте, ни один суд присяжных не вынесет ей на этом основании обвинительного вердикта.

— Больше всего, сэр, — торопливо перебил доктора Роберт Одли, — я боюсь огласки этого дела и связанного с ним бесчестья для всей нашей фамилии.

— Прекрасно понимаю ваше состояние, мистер Одли, — холодно заметил доктор, — но вы не вправе ожидать, что я помогу вам скрыть наихудшее из преступлений, совершаемых против общества. Если бы я был убежден, что убийство совершила именно эта женщина, я не стал бы укрывать ее от правосудия, будь при этом поставлена на карту честь даже ста наиблагороднейших фамилий! Но я в этом не убежден, и потому сделаю все возможное, чтобы помочь вам.