— Запомните эту женщину. В следующий раз пускайте её ко мне только по предварительному согласованию.

Эти слова вызывают в нем закономерное удивление — Аллочка умеет очаровывать людей.

— Да что ж вы так, Евгения Васильевна? Какая муха вас укусила? Такая женщина приятная, а вы… так с ней…. А ещё психолог!

Я ничего не говорю в ответ, только молча поднимаюсь на свой этаж в шуршащем раздвижными дверями лифте, стараясь не смотреть в зеркало. Сейчас я себе неприятна — плохая мать, плохая жена, никудышний психолог. Выхожу из лифта, сворачиваю в своё крыло и подхожу к своему кабинету, который даже не успела закрыть. Захожу внутрь, прикрываю двери, надёжно щёлкнув ключом в замке три раза, до упора. Зачем-то снимаю обувь, прохожу через приемную в кабинет, сильно-сильно сжав руками голову и сползаю вниз, на коврик у дивана для клиентов, стараясь не разреветься.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍Почему-то эта оценка от постороннего человека стала последней каплей, переполнившей чашу моей выдержки.

Ещё минута — и я рыдаю спрятав лицо в ладонях, скрючившись на мягком ковролине. Я совершенно не понимаю, что происходит вокруг меня, с моей работой, с моей жизнью. И с жизнями моих близких.

Все летит в тар-татары, сколько бы я от этого ни отворачивалась. Оксана на днях отменила уже вторую встречу — её беременность начала давать осложнения и она собралась ложиться на сохранение. Павлик, который забегал вчера, был в таком ажиотаже, что меня это даже испугало — наша с ним работа предполагает поиск баланса и гармонии, а не захлёстывающее с головой нервозное возбуждение. Встреча с Анной не принесла никакой ясности в вопросе Мики. И главное — сама Микаэла, преподнесшая нам с Ромкой такой сюрприз, к которому не был готов никто из нас — ни он, ни я.

Вчера, созвонившись с ним по первому требованию, я обнаружила его, сидящим перед рабочим столом, на котором были свалены какие-то пластиковые мини-боксы и неприметные на первый взгляд картонные коробочки, из которых Ромка извлёк пластинки, наполненные неизвестными нам таблетками — и очень скоро мы выяснили, что это.

Пока он переводил мне названия составляющих, я впопыхах сёрфила в интернете характеристику препаратов. Это была заначка Микаэлы, на которую он случайно наткнулся, и мы обнаружили там парочку психостимуляторов, одно седативное, и как вишенку на торте — два гормональных препарата, пусть даже лёгкого воздействия, но которые можно было купить только по назначению врача.

— А это что? — Ромка вертит в руках перед самым глазком камеры коробку, с ярко отпечатанным на ней Венериным зеркальцем. — Только не говори, что какое-то средство от сифилиса, Женьк. Я, блядь, ещё от барбитуратов не отошёл.

— Нет, Ром. Это ок.

— Что?

— О-ка! Оральные контрацептивы.

— Слушай. В другое время я бы точно не пропустил слово «оральный», но сейчас мне совсем не до приколов. Что это за херня?

— Это гормональные препараты… Можно принимать как для контрацепции, так и для сдерживания овуляции. Чтобы не было месячных.

— Да ёб твою мать!

Дальше мне приходится выслушать поток его самых живописных комментариев по поводу ситуации — я даю ему возможность сбросить пар и молча жду.

Я знаю, почему он так злится. Он так беспечно заверял меня, что все под контролем, хотя я предупреждала, что Микаэла может обмануть, отвлечь внимание. В итоге, получается, таки не справился, не уследил.

Хотя… Начни он обыскивать и посади её под замок — разве это имело бы смысл? Мы никогда не воспитывали Мику подобным образом — это был самый верный путь потерять её доверие. Кроме того, мы по-прежнему скрываем, что отец в курсе её эпохальных планов.

— Как ты их нашёл? — чтобы отвлечь Ромку от мрачных мыслей, спрашиваю я, стараясь не думать, что мой ребёнок, вполне вероятно, принимает стимуляторы и гормональные препараты.

— Да случайно, Женьк. Вот в чем западло. Если бы она не напилась в хлам, может, я и дальше ни черта бы не видел, что творится у меня под носом.

— Напилась? Микаэла что… пьёт?

С болезненной ностальгией мне почему-то вспоминается, как наш маленький кудрявый пупс питался исключительно детскими творожками без ГМО и канцерогенов — а теперь вот… Упивается спиртным до потери контроля.

— Слушай, не начинай! — он раздраженно дёргает плечом, таким привычным за многие годы жестом. — Что значит «пьет»? Пару раз перебрала, только последний раз — в хлам.

— Пару раз?!

— Женька, выключи бабку! Мика не хлещет алкаху с утра до вечера, или что ты там решила! Но если ты думаешь, что с малыми можно обойтись совсем без этого… Я бы сам хотел так думать. Но у них на этот счёт другие планы. Ты что, ни разу не напивалась в старших классах? Не блевала под кустами?

— Да ладно, Ром. Так, чтоб до потери контроля — нет.

— Брешешь. Я сам тебя пару раз откачивал. Помнишь, как вы с Орестом в джакузи ушатались?

— Ну… эти пару раз ты меня сам и напоил! Это нечестно! А Орест… — не могу сдержать улыбку, вспоминая нашего старого друга, всё-таки ухитрившегося жениться на богатой американке, к тому же, прохожей на Милу Йовович, и теперь страдающего от переизбытка благ в своей слишком устроенной жизни. — Ты сам знаешь, я на его легенду купилась!

— Ну да, ну да, — иронично ворчит он. — Всё совсем по-другому, когда дело касается тебя. А малые должны быть идеальными, да, Женьк?

Вот за это его обожает Микаэла, и вот почему я проигрываю ему как родитель. Ромка сумел сохранить какое-то потрясающее умение ставить себя на место детей, глядя на мир их глазами и чувствуя их восприятием. А я, при всем желании сохранить ту же объективность, нет-нет, да и скатываюсь в позицию пафосного взрослого, не дающего им право на ошибки, которые совершала сама, считающего, что «ну, какой с нас спрос, мы были другие, а вот наши дети — они должны быть лучше!»

Ромку нельзя назвать беспечным отцом, но каким-то подсознательным чутьем он всегда определяет обычные мелкие неприятности, за которые стоит пожурить, но не больше. И грань, за которой нужно бить тревогу, тоже безошибочно узнаёт — вот как сейчас.

— Так что не придумывай себе ничего, — отвлекает меня от размышлений Ромкин голос, и я пытаюсь успокоить себя, не дать запаниковать. — Мика ничем от нас не отличается, когда дурь в голову по малолетству бьет. До этого она только один раз сабантуй устроила, когда с дружками квартиру чуть не разнесли. Дружков пришлось выставить, а ей — рассказать, как надо закусывать и что с чем нельзя мешать.