Очевидно, что Штайнер ненавидел Геринга не меньше, чем мы. Его солдаты ваффен СС испытывали серьезные проблемы, когда им приказывали удерживать позиции, и они полностью зависели от грузов, сбрасываемых самолетами люфтваффе. Снабжение так и не поступало, поэтому 5-я дивизия СС Штайнера была вынуждена отступать и понесла тяжелые потери, вырываясь из окружения. Геринг много обещал, но не выполнил свои обещания. Штайнер получил приказ провести массовые расстрелы, но, переговорив с обергруппенфюрером Биттрихом, отказался исполнять приказ. Они ненавидели Гиммлера даже больше, чем Геринга. Позднее я узнал, что они знали о заговоре против Гитлера, если вообще не участвовали в нем. Это было безумное время.

В общем, бунт истребителей начался даже без Галланда. На следующий день мы снова встретились с Герингом, и эта встреча оказалась такой же бесполезной. Говорить должны были Траутлофт и Лютцов. Галланд сидел на телефоне где-то в другом месте, и Траутлофт должен был информировать его о ходе переговоров.

Геринг разрешил Лютцову начать совещание. Я не знаю, что Геринг думал об этой встрече, однако он быстро сообразил, что ему наговорят массу неприятностей. Лютцов начал обсуждать нехватку самолетов и пилотов, затем перешел к топливу и боеприпасам. Геринг Поднял руку и сказал, что знает обо всем этом. Лютцов заявил, что если его будут прерывать и начинать бессмысленную дискуссию, это будет пустая трата времени. Летчики-истребители хотят, чтобы их выслушали, а не читали им лекции.

Затем Лютцов начал перечислять ошибочные выводы и решения Геринга и других. Он также заявил, что глупо делать козлом отпущения истребителей. Лютцов заявил, что ради пользы люфтваффе Геринг должен уйти. Ну, дело было сделано. Геринг посмотрел на меня и спросил, согласен ли я. Я сказал, что согласен, и добавил, что он не только должен уйти, но и что именно мы должны выбрать его преемника. Лицо Геринга сначала покраснело, потом стало малиновым и наконец черным. Я молча молился, чтобы его не хватил удар. Пот крупными каплями катился по толстым щекам и капал на стол, изо рта показалась пена.

Он завопил, что расстреляет Лютцова и заодно Галланда. Затем повернулся ко мне и сказал, что расстреляет и меня, если я буду упорствовать. В качестве наказания он отослал меня из Германии обратно в Италию. Я был счастлив оказаться там и некоторое время наслаждался изгнанием. Как вы знаете, Геринга в итоге сняли лишь в самом конце войны и заменили (ирония судьбы!) фон Граймом. Геринг угрожал мне трибуналом, а Лютцова пообещал расстрелять за измену.

Гитлер приказал мне ради моей же безопасности оставаться в Италии вместе с Лютцовом, а Траутлофта отослал на восток. Галланда в качестве генерала истребителей заменили полковником Гордоном Голлобом, который был хорошим летчиком и командиром, однако при этом верным сторонником Гитлера и подлецом, которого ненавидели практически все, в том числе и я. Нет нужды говорить, что никому из командиров эскадр эта замена не понравилась, и мы отказались принять ее. Все командиры остались верны Галланду и не прерывали связи с ним, что бесило Геринга и Голлоба. Старшие командиры истребительной авиации показали, что намерены все делать по-своему.

Когда меня отправили в Италию, мне пришлось оставить работу с реактивными самолетами в Ахмере. Когда Галланд получил личное разрешение Гитлера сформировать личную «Эскадрилью экспертов», с разрешения Гитлера Галланд дал мне всю власть набирать в нее самых лучших летчиков. Я отправился по кабакам и санаториям, посетил госпиталя и фронтовые части, пока не набрал 17 человек. Позднее должны были прибыть новые добровольцы. Список получился впечатляющим, среди летчиков была пара человек, которые уже летали на реактивных истребителях. Я слышал, что Герингу даже не сообщили обо всем этом.

Геринг был хорошим, блестящим лидером в начале войны. Он был одним из лучших асов прошлой войны, в 1930-х годах показал себя энергичным и умелым организатором, когда создавал люфтваффе. Однако уже в ходе Битвы за Англию он превратился в лентяя. Геринг начал собирать произведения искусства, бриллианты и драгоценные камни, и больше не интересовался действиями люфтваффе. К концу войны он превратился в полное ничтожество, и я его возненавидел. Многие пилоты бессмысленно погибли из-за него, не научившись толком летать.

Должен сказать, что JV-44 была уникальной. Большинство из нас имело множество побед. Девять человек имели более 100 побед, Бэр – более 200, а Баркгорн вообще 300. Все пилоты, кроме пары человек, имели Рыцарский крест или более высокие награды. Большинство было старшими офицерами, командовали эскадрильями или даже группами, а эскадрильей командовал генерал-лейтенант. Я полагаю, больше такой эскадрильи никогда не будет.

Следует сказать, что JV-44 и JG-7 были во многом похожи. Единственной разницей было то, что в JV-44 нам предстояло выработать свою тактику, чтобы отразить новую угрозу. В обычном соединении нам пришлось бы ждать утверждения тактики начальством, что означало потерю драгоценного времени. Мы обнаружили, что при атаке с фланга, обстреляв противника ракетами, можно получить хорошие результаты. Это было все равно, что стрелять гусей из дробовика.

Атака сзади тоже подходила, хотя в этом случае самолет представлял собой не столь заметную цель. При атаке с фланга, выпустив ракеты, мы отворачивали для атаки сзади, используя 30-мм пушки. Такой снаряд мог оторвать бомбардировщику крыло или взорвать бомбы. Чтобы сбить истребитель, хватало одного снаряда этой пушки.

Однако ракеты доставляли нам постоянные неприятности. Если они работали, то работали прекрасно. Однако они могли отказать, а это означало сотни килограммов лишнего груза на самолете, которые снижали скорость и ухудшали маневренность. Я говорил об этом с Галландом, и он согласился, как и пилоты JV-44 и JG-7.

После пуска ракет мы приобретали от 80 до 100 км/ч дополнительно, что было дополнительной страховкой от американских истребителей сопровождения. Однако если эти чертовы штуки не вылетали, ты не мог просто сбросить их, как бомбу, поэтому они висели у тебя гирей на ногах. Сразу вспоминается один из вылетов для атаки тяжелых бомбардировщиков.

Я занял идеальную позицию для атаки в три четверти, лег на боевой курс, помня, что снизу ко мне подкрадываются «мустанги». Я знал, что когда выпущу ракеты, то добьюсь попадания или вообще уничтожу противника, после этого мне следовало набрать скорость и уйти вверх. Но ничего не произошло. Я летел так быстро, что просто не успел дать очередь из пушек. Теперь требовалось развернуться для новой атаки. Это было плохо, так как теперь они знали, что я рядом, знали о моих намерениях и знали, с какого направления следует ждать атаки. Я повторил атаку, хотя мне пришлось пройти сквозь шквал 12,7-мм пуль стрелков бомбардировщиков. Несмотря на подобные происшествия, я все-таки одержал 7 побед на реактивном самолете, прежде чем война для меня закончилась.

Если бы мы даже построили большое количество Ме-262, у нас все равно не было достаточного количества подготовленных пилотов, чтобы полностью использовать преимущества самолета. Он появился слишком поздно, когда мы уже не могли победить. Если бы мы только получили реактивные самолеты в 1943 году, все могло повернуться иначе, я уверен. Но что было, то было. Следовало использовать реактивный самолет как истребитель, а не как «блицбомбер», как того желал Гитлер.