Если принц был недоволен реакцией Голландии, то реакция Зеландии его просто взбесила. Здесь также общественное мнение играло важную роль, обнаружив неожиданно сильные республиканские тенденции. Как и во времена де Витта, города разделились на три против трех: Флюшинг, Вер и Толен выступали на стороне друзей принца, а Мидделбург, Зирикзее и Гус — против. Отвечая на возражения, выдвинутые Штатами Зеландии, принц не пытался скрыть своего раздражения. Это привело к еще более грубому промаху, так как его ответ был опубликован, и, как утверждалось, «стоил ему потери значительной степени поддержки этой провинции и простых людей, горячо одобрявших своих магистратов за их совет принцу, и заверявших, что будут выступать в этом вопросе заодно с ними».

Дело о «суверенитете над Гелдерландом» обернулось дорогостоящей ошибкой со стороны Оранского. Принц выехал в Гелдерланд «собственной персоной, — комментирует один наблюдатель, — что было воспринято как проявление слабости с его стороны, тогда как, если бы он вызвал их [депутатов гелдерландских Штатов] в Гаагу и отказался от их предложения без чьего-либо совета, он значительно выиграл бы во мнении всех людей». Лувестейнцы одержали психологическую и пропагандистскую победу, заставив многих людей «смотреть отныне на принца как на человека, наделенного большим лицемерием и честолюбием, но, после гелдерландского дела, не столь благоразумным поведением, каким его считали». «Faux pas» («Ложный шаг» (фр.)) принца вызвал волну сатирических комментариев и пасквилей, которые взбесили режим. Один трактат, сатирически именовавший штатгальтера «Его Величеством королем Вильгельмом III», вызвал такое возмущение, что Штаты Голландии объявили награду в 1000 гульденов за имя издателя и сведения о нем. Оранжисты, взбешенные тем, что «мы с каждым днем все больше и больше узнаём, что злонамеренные люди распространяют слухи среди добрых жителей», намекая, что штатгальтер стремится к «суверенитету» над Отечеством, обвиняли критиков принца в попытке посеять раздор и внушить населению нежелание платить налоги. Генеральные Штаты издали строгий указ, запрещавший любому лицу утверждать, или повторять услышанное от других, что принц стремится к суверенной власти над провинциями, под угрозой сурового наказания. Соединенные Провинции никогда не допускали свободу слова в современном смысле: диссентерам не разрешалось дурно отзываться о государственной Церкви, антитринитариям — отрицать Троицу, иудеям — оспаривать христианство, богохульникам — богохульствовать, и, во многих городах, божба наказывалась муниципальными штрафами; также не позволялось непочтительно отзываться о светских властях. Но это был первый указ, направленный на пресечение политических дискуссий как таковых.

Принц предстал перед Штатами Гелдерланда 20 февраля 1675 г. в Арнеме, отказавшись от герцогского титула на том основании, что его принятие вызовет недоразумение относительно его намерений. Но он не прогадал, ибо это, в дополнение к проведенной им чистке и разработке нового «reglement'а» для Гелдерланда предоставило ему как штатгальтеру беспрецедентную степень контроля на всех уровнях. В целом, 126 членов городских советов были заменены известными оранжистами в качестве доверенных лиц штатгальетра; новые люди были избраны в консультации с ополчениями и коллегиями представителей цехов. «Reglement» закреплял за принцем решающий голос при назначении большинства провинциальных и сельских чиновников и позволял назначать членов коллегий «gemeenslieden», которые выбирали членов городских советов. Став хозяином Гелдерланда, принц приступил к приобретению аналогичных полномочий в Оверэйсселе, где в марте был введен новый генеральный «reglement» на собрании Штатов в Зволле. В качестве завершающего штриха к внушительному новому зданию власти и влияния штатгальтера Генеральные Штаты 20 апреля объявили должности капитан- и адмирал-генерала Союза наследственными в мужской линии принцев Оранских.

Принц никогда не стремился льстить народу. Безусловно, в 1672 г. он воспользовался народной поддержкой и в некоторых случаях сотрудничал с городскими ополчениями против действующих регентов. Но он оставил без внимания большую часть содержания народных петиций, и к 1675 г. было очевидно, что пути принца и народа всё дальше расходились. Это было, отчасти, неизбежно в сложившейся ситуации. Но разрыв был ускорен угрюмым, мизантропическим темпераментом принца, который со временем становился все менее склонен к завоеванию народной популярности. Его внезапный уход с празднеств, устроенных по случаю столетия Лейденского университета в феврале 1675 г., привел к еще большему отчуждению от него многих рядовых жителей города. «Трудно поверить, — отмечал один наблюдатель, — как резко охладела народная любовь к принцу после попытки сделать его герцогом Гелдерланда». Если первоначально его главным оружием была обращенная к нему волна народной симпатии, то после 1675 г. Вильгельм III опирался, главным образом, на закулисное влияние, силу патронажа и «выкручивание рук». Упадку его популярности способствовал и тот факт, что, несмотря на значительное сокращение военных расходов в 1675-76 гг., беспрецедентная величина государственного долга препятствовала снижению налогов, — затруднительное положение, к которому простые обыватели едва ли могли отнестись с пониманием. Нидерландцы, докладывали в Лондоне, «с сочувствием вспоминали судьбу де Витта, начали оплакивать его утрату и ставить его принципы превыше всего, на что они могли надеяться».

Когда опасность миновала, высокий уровень налогообложения и военных расходов стал решающим фактором, определявшим политические умонастроения в Республике. Ибо налоговый гнет казался невыносимым. Если де Витт и его коллеги низвели армию и состояние фортификационных сооружений до минимального уровня, то Вильгельм III и Генеральные Штаты за три года восстановили статус Республики как крупной сухопутной и морской державы. Укрепления и оснащение армии существенно улучшились. На военную службу было призвано большое количество рекрутов, численность нидерландских вооруженных сил возросла приблизительно до 100 000 человек. Расходы Генералитета в 1673 г. составляли более 100 миллионов гульденов, или более чем в пять раз превышали ежегодные доходы Голландии, — несмотря на то, что половина Республики находилась под вражеской оккупацией. К 1675 г. армия была сокращена до 68 000 человек, а расходы Генералитета — до 50 миллионов гульденов. Но эти меры не привели к снижению высокого налогового бремени. Ежегодный доход Голландии составлял 18 миллионов, семи провинций вместе взятых — около 30 миллионов гульденов, а государственный долг продолжал быстро увеличиваться. «Расходы этого государства на военные нужды, — предсказывал сэр Уильям Темпль в феврале 1676 г., — вместе с сокращением их торговли, по-видимому, не позволят им вести войну дольше, чем следующую кампанию». Французы придерживались такого же мнения. Но и те, и другие ошибались. Вильгельм III не только не вывел Республику из войны в 1676 г., но в 1677 г. численность армии была увеличена до 90 000 человек.

Бедственное положение системы заморской торговли и остальной экономики было серьезным. Катастрофа 1672 г. привела к тяжелому экономическому упадку. После того, как положение Республики в 1674 г. улучшилось, экономика также возродилась. Но восстановление торговли, промышленности и судоходства после заключения мира с Англией и Мюнстером было лишь частичным. Непосредственная угроза Республике миновала, но ее судоходство по-прежнему подвергалось большой опасности, даже большей, чем раньше; ибо в 1672-74 гг. им было настолько рискованно заниматься, что Генеральные Штаты держали торговый и рыболовецкий флоты в гавани, тем самым лишив англичан и французов возможности захватывать нидерландские суда. После заключения мира с Англией нидерландское судоходство возобновилось. Но именно по той причине французские каперы, базировавшиеся в Дюнкерке и Сен-Мало, стали наносить растущий урон торговому судоходству и рыболовецкому флотам. На Карибах французы также постоянно совершали нападения. Соответственно, возрождение деловой активности, амстердамская биржа и курс акций ОИК и ВИК оставались инертными. В мае 1675 г. курс акций в амстердамской палате ОИК упал до 428% от номинальной стоимости (см. табл. 39), а долговые обязательства Штатов Голландии даже в марте 1676 г. котировались на уровне всего в 80% от номинала.