Положение на оккупированных территориях быстро ухудшалось. Гронинген стал театром военных действий, столица провинции была взята в осаду. Сельская местность Гелдерланда, Оверэйссела и Утрехта, а также Дренте и Статс-Брабанта была опустошена вражескими солдатами, несмотря на то, что их командиры прилагали определенные усилия, чтобы обуздать грабеж и насилия. Прекрасные особняки и сельские виллы на реке Вехт, «Аркадия» амстердамского патрициата, между Утрехтом и Мёйденом, были разграблены и разрушены. Экономическая активность во внутренних провинциях почти повсеместно была сильно подорвана. Дополнительным источником нестабильности стало бегство многих магистратов и чиновников — как из городов, так и из сельской местности. Французские военные губернаторы в оккупированной зоне выпускали прокламации с приказом отсутствующим бургомистрам и магистратам вернуться на свои должности, угрожая сместить их в случае неподчинения. Это вызвало щекотливую дилемму. Если бы чиновники вернулись к своим обязанностям, они рисковали навлечь на себя клеймо коллаборационистов и вызвать неудовольствие штатгальтера. Если бы они не подчинились и остались в стороне — как многие и сделали — то рисковали потерять не только свои должности, но и имущество и влияние. Многие дворяне и магистраты из внутренних областей, нашедшие убежище в Голландии, вернулись только после вывода французских войск. Другие остались, причем без особого ущерба для своей репутации — среди них Эверард ван Веде ван Дейквелт (1626-1702 гг.) в Утрехте, впоследствии ставший одним из ближайших доверенных лиц Вильгельма III. Но те из них, кто остались под французской властью и имели в прошлом связи с партией-фракцией Штатов, подверглись дискредитации — среди них Ламберт ван Велтхёйзен в городе Утрехт, и дворянин Годард Виллем, heer ван Велланд, который в конечном счете стал главой антиоранжистского крыла в утрехтском ridderschap'е.

После окончания процесса чисток городских советов молодой штатгальтер держал Штаты Голландии и Зеландии под своим жестким контролем. Из 460 регентов в Голландии в 1672 г. он сместил 130 как политически неблагонадежных. Некоторые из них впоследствии так и не вернули прежнее влияние, в том числе некогда могущественная семья де Грефов в Амстердаме, а те, кто был тесно связан с режимом де Витта, посчитали нужным бежать за границу. Кроме Питера де Грота, бывшие роттердамские бургомистры Пессера, Врёйсена и Гаэля вместе с их семьями все нашли убежище в Антверпене. В 1672 г. из Республики произошел большой отток капиталов регентов и купцов.

Но, несмотря на отстранение многих регентов, Оранский не смог отменить разделение регентского класса на соперничавшие идеологические и клиентские группировки. Во-первых, далеко не все сторонники «принципов де Витта» подверглись чистке. Во-вторых, многие новички, вошедшие в состав vroedschap'ов, были незнакомы с муниципальным управлением, не имели опыта, влияния, и, зачастую, даже времени для занятия общественными делами. Более того, как отмечал Питер де Грот, лишение влиятельных местных семей контроля над распределением должностей и благ, к которому они привыкли и считали своей собственностью, неизбежно привело, в более широком контексте гражданского общества, к обострению, а не смягчению партийно-фракционной вражды. Наконец, идеологические корни соперничества между фракционными блоками — трения между противостоящими направлениями государственной Церкви и споры из-за веротерпимости и дисциплины в обществе — были слишком всеобъемлющими, чтобы чистки могли устранить тенденции к поляризации, будь то на местном, провинциальном, или Генералитетском уровне.

Чистки штатгальтера покончили с бунтами и политической смутой, но волнения лета 1672 г. оставили длительный отпечаток на нидерландском обществе и, не в последнюю очередь, на самих элитах. Зрелище массового восстания против непопулярных чиновников и политиков вызвало у некоторых честолюбивые устремления, а у других — тревогу, которая не исчезла сама собой в сентябре 1672 г. Давние наблюдатели, такие как де Грот или Хубет, люди, глубоко приверженные институциональным формам Республики и убежденные в правоте и преимуществах правления немногочисленной, богатой, пустившей глубокие корни олигархии, ненавидели народное давление в политике, так как усматривали в нем угрозу Республике, которую они так превозносили, но в то же самое время воспринимали Республику как всеобщее благо. Вновь и вновь повторяя республиканское кредо в своих письмах, относившихся к началу 1673 г., де Грот оставался столь же убежденным, как и всегда, что республики превосходят монархии — и что вызывавшее всеобщую зависть процветание нидерландцев было, по большей части, следствием их республиканской системы правления. Только республики, по его мнению, могли гарантировать свободу совести и частной собственности — функции, которые он считал двумя столпами процветания, неоценимыми преимуществами, которые Нидерландское государство даровало своим подданным. Для де Грота «liberté de conscience et la süreté des biens» («свобода совести и гарантия частной собственности» (фр.)) были самой сущностью Республики, а квинтэссенцию республиканизма составляла его вера в то, что «il est impossible que cette liberté, et cette süreté, demeure sous le gouvernement d'un souverain» («невозможно, чтобы эта свобода и эта гарантия сохранились под властью монарха» (фр.)). Но могла ли стабильность вернуться под властью штатгальтера, отстранившего многих голландских регентов от их должностей? Де Грот утверждал, что такие чистки подрывали Республику, независимо от их краткосрочных последствий. Ибо дух соперничества и раздоров глубоко разъел ткань гражданского общества и сделал городские органы власти более фракционными; конкурирующие блоки были вынуждены все более и более уступать давлению со стороны народа и искать у него поддержки, что порождало хроническую нестабильность.

Де Грот считал, что государственный переворот Вильгельма III не мог привести к стабильности правления по нескольким причинам. Во-первых, было маловероятно, что первоначальная популярность штатгальтера, вспыхнувшая с такой неистовой силой в 1672 г., долго просуществует. В годы правления де Витта, доказывал он, голландские торговля и судоходство процветали больше, чем раньше. Это было правдой и оставалось неизменной точкой зрения писателей партии Штатов впоследствии. Но теперь вместо процветания и роста благосостояния времен правления де Витта население пережило войну, неурядицы, тяготы. Подвергшиеся чистке Штаты Голландии не имели другого выбора, кроме как все больше повышать налоги. Более того, не только меннониты, ремонстранты и католики, но и кокцеянское крыло государственной Церкви опасалось, что новый режим может прислушаться к призывам воэцианского блока к пресечению веротерпимости и сектантства. К февралю 1673 г., согласно де Гроту, уже появились признаки народного недовольства и разочарования, направленных против штатгальтера, оранжистов и воэцианских проповедников. Он предупреждал, что если отстраненным регентам будет запрещено вернуться в состав муниципалитетов, существует настоящая опасность того, что их гнев сольется с народным недовольством и озлоблением католиков, ремонстрантов и меннонитов, которые, по его утверждению, все поддерживали партию-фракцию Штатов. В результате этого могла начаться новая эпоха беспорядков и распрей, похожих на те, что отравляли жизнь итальянских республик во времена гвельфов и гибеллинов и северных Нидерландов в позднее средневековье: «Toute la province se séparera, — предупреждал он, — en deux parties tel qu'ont été autrefois les Houx et Cabelliaux» («вся провинция разделится на две части, как было во времена Крючков и Трески» (фр.)).