Снова начали свою перекличку испуганные птицы.

Васко и Бастиан тащили из дома извивающееся и вопящее тело в тлеющей куртке, и Ханна пошла к ним, сжимая мертвой хваткой рукоять пистолета. От прилившей к голове крови ее слегка покачивало, мир перед глазами слоился и подрагивал, рассыпаясь на пиксели, как видео при плохом сигнале.

Васко скорее не услышал, а почувствовал, как она подошла, оглянулся, глаза его на мгновение расширились, но он быстро взял себя в руки.

Перед ними на земле лежал здоровый парень лет шестнадцати-семнадцати, широкий в плечах, рослый, с мощными бедрами футболиста. Взрывная волна содрала с него часть одежды, осколки располосовали кожу вместе с тату, одну стопу развернуло на 180 градусов и физиономия была похожа на свиную отбивную, на которой по ошибке разместили два человеческих глаза, разбитый рот да бесформенную картошку носа.

Отбивная плевалась красным, скаля розовые осколки зубов, выла и материлась неразборчиво.

– Живой, тварь, – сказал Бастиан. – В плече дырка, да в заднице… и опалило чуток.

– Это хорошо, – процедил Васко, но голос его не предвещал ничего хорошего. – Это превосходно, что он живой… В заднице, говоришь, дырка?

Гонсалес врезал раненому ботинком по указанному месту, и Отбивная завыл, словно ему оторвало ноги.

– Больно? – спросил Васко, присев на корточки. – Правильно. Я и хочу, чтобы тебе, падаль, было больно. Очень.

Отбивная засучил здоровой ногой, загребая палые листья. Он очень хотел бы убежать, но со стопой, развернутой в обратную сторону, особо не побегаешь.

– Зачем ты их убил?

– Я… не… убивал…

– Вот его автомат, – сказал Марко и показал Васко «узи». – Валялся рядом с ним.

– Не убивал, значит… – протянул Гонсалес и ударил стволом своего карабина по сломанной лодыжке.

Футболист завизжал истошно, задергался, но получил прикладом по шее от Бастиана, и начал причитать, хлюпая расплющенным носом.

– Второй вопрос – откуда вы?

– Мы просто проходили мимо!

– Кажется, тебе надо вправить ногу…

Он истошного крика Отбивной Ханна на миг зажмурилась. Она и не подозревала, что чел может так кричать.

– Посмотри на меня, говнюк, – Васко говорил совершенно спокойно, но Ханна видела, что он кипит, едва не плавится от гнева. – Посмотри. На. Меня. Говнюк.

Отбивная поднял на Гонсалеса слезящиеся выпученные глаза.

– Я получу ответы на свои вопросы, даже если мне придется разорвать тебя на части. А я очень хочу разорвать тебя на части, поэтому можешь сначала не отвечать. Дай мне получить удовольствие…

– Васко! Ханна!

Ханна обернулась.

По дорожке, идущей от реки, шли водитель-пулеметчик Салли и радист, маленький (в прямом и переносном смысле, ему еще не было четырнадцати) китаец Чжен, ведя перед собой еще одного из непрошеных гостей.

– Ага, – сказал Васко за спиной Ханны. – Это мой… Я его, оказывается, не убил…

В отличие от Отбивной, этот пленник был невысок ростом, не тщедушен, но и не спортсмен.

Острое, похожее на лисью морду личико, забранные в хвост редковатые волосы. Пуля Васко перебила ему предплечье, и правая рука болталась обездвиженная, левое плечо было сломано или вывихнуто при взрыве.

– Последний, других не видели, – пояснил Чжен. – Там лодка у пристани. Катер с хорошим мотором.

– Катер на четверых, – добавил Салли. – Так что все в сборе, командир.

Васко неторопливо подошел к пленнику.

Раненого корежило от боли, но он старался стоять прямо и, Ханна видела совершенно точно, не боялся. Страх может принимать любые формы – от слез до безумной, наглой бравады, но его нельзя ни с чем перепутать. Когда человек боится, это всегда можно почувствовать. Увидеть в жестах, в дрожи рук, в нервном тике. Даже ощутить в запахе пота. Этот не боялся – он просто ждал.

– А ведь я тебе знаю, – сказал Гонсалес, зажигая сигарету. – Видел. Ты из Рейстерской средней, так? На класс старше.

Он бросил на пленного быстрый взгляд.

– И я тебя знаю, Васко. Покупал у тебя дурь… – отозвался пленник. – Отличная у тебя была трава, бро!

Если Ханна и удивилась, то чуть-чуть… У каждого свои секреты.

– Точно, бро… – Гонсалес прищелкнул пальцами. – Точно! Ты – Коротышка Генри. Не думал, что встречу. Что ты делал здесь, Коротышка?

– Пришел за братом, – сказал Коротышка.

– За братом? – удивился Васко. – И где твой брат?

– Вон висит – крайний слева, – ответил Коротышка и кивнул в сторону ворот.

– Не повезло брату…

– Никому не повезло.

– Посадите-ка его, – приказал Васко.

Салли и Джен сделали по полшага в стороны и Коротышка рухнул на землю, как подкошенный, ноги не держали.

– Скажи мне, Генри, – Гонсалес выпустил струю дыма сквозь зубы и тоже уселся на землю, скрестив ноги по-турецки. – Зачем вы все это делаете?

– Что – это? – переспросил Коротышка.

– Ты знаешь за что повесили твоего брата? – Ханна сама не узнала бы свой голос, даже Васко оглянулся с недоумением.

– Не начинай… – поморщился Коротышка. – Эти телки убили его. Мы убили этих телок. Брата жаль, а о них я плакать не буду.

– Я же тебя помню, Генри, – сказал Васко спокойно, но говор его изменился. Он говорил, как парень с улицы, только без акцента, свойственного латиносам и темнокожим. – Ты – реальный ботан, бро. Ты же ко мне за травой шел и обсирался со страху, что я тебя на. бу. И ты, блядь, ничего острее вилки в руках не держал, а теперь убиваешь людей, как грязь с ботинок смахиваешь… Что, блядь, стряслось? У вас в Рейстере воздух особый?

– А ты не знаешь, бро? – улыбка у Коротышки не вышла, получилась гримаса, обезобразившая его и так не сильно приятную лисью мордочку. – Сейчас все можно. Какая разница, когда я сдохну? Сейчас или через год? Я все равно сдохну. Какая разница, когда подохнут они?

Он указал подбородком на лежащие на дорожке тела и повторил:

– Сейчас можно все. Чем меня можно испугать, кроме смерти?

Он помолчал, а потом посмотрел прямо в глаза Васко наглым, безумным взглядом.

– Я уже мертв, бро. Убей меня сегодня или я умру завтра. Какая нах… разница, бро? Зато у меня были телки – те, кого я хотел и когда я хотел. И была власть убить того, кого хочу. В любой момент, бро, убить или трахнуть. Любого или любую. Мы все подохнем, бро… И ты хочешь заставить меня блюсти закон?

– Моя мама была католичкой, – сказал Васко. – Я, конечно, не любил ходить в церковь, но кое-что запомнил. Например, что есть такая заповедь – не убий… Это закон от Бога.