но первая реакция на него – самоосуждение. Вдобавок, осуждая в себе мстительные склонности, она ненавидит себя за то, что они в ней есть. И наконец, она впадает в беспощадное самоуничижение за то, что не сумела влюбить его в себя. Она отчасти осознает эту свою ненависть к себе, но обычно большая ее часть пассивно экстернализуется, что характерно для смиренного типа. Это означает, что теперь у нее есть мощное и всепроницающее чувство, что он ее обидел. Это задает новый вектор ее отношения к нему. Ее увлекает гнев, проклюнувшийся из этого чувства обиды и набирающий силу. Но и ненависть к себе так страшит ее, что она или ищет привязанности, которая успокоила бы ее, или же находит себе опору на саморазрушительном фундаменте своей покорности плохому обращению. Партнер становится инструментом ее деструктивности, обращенной на себя. Ее влечет к тому, чтобы ее мучили и унижали, потому что она ненавидит и презирает себя.

Приведу наблюдения над собой двух пациентов, готовых вырваться из зависимых отношений, в качестве иллюстрации роли ненависти к себе в этот период. Первый пациент, мужчина, решил провести короткий отпуск в одиночестве, чтобы выяснить свои истинные чувства к женщине, от которой он зависел. Попытки такого рода, хотя и объяснимые, в основном оказываются бесполезными – отчасти потому, что компульсивные факторы размывают вопрос, а отчасти потому, что человек обычно реально озабочен не своими проблемами и их ролью в ситуации, а только тем, как бы «узнать» (непонятно как), любит он другого или нет.

В данном случае плодотворна уже одна решимость пациента обнаружить источник проблемы, хотя он, конечно, не сумел выяснить свои чувства. Чувств-то был целый ураган. Сперва в нем бушевало чувство, что его женщина была так бесчеловечно жестока, что любой кары было бы для нее мало. Вскоре он так же сильно почувствовал, что отдал бы все за дружеский шаг с ее стороны. Несколько раз его бросало из одной крайности в другую, и каждое переживание было таким реальным, что он на какое-то время забывал о противоположном чувстве. На третий раз он понял, что его охватывают противоречивые чувства. Только тогда он осознал, что ни одна из крайностей не является его истинным чувством, а обе они носят компульсивный характер. Это принесло ему облегчение. Вместо беспомощного метания он занялся ими как проблемой, требующей решения. Последующая часть психоанализа привела его к удивительному открытию: оба чувства, по сути, не столько относились к партнеру, сколько к его собственным внутренним процессам.

Причины эмоционального подъема помогли ему понять два вопроса. Зачем ему было нужно раздувать ее оскорбление до такой степени, что она превращалась в какое-то бесчеловечное чудовище? Почему он так долго не мог увидеть явное противоречие в своих колебаниях настроения? Первый вопрос позволил нам установить такую последовательность: рост ненависти к себе (на это было несколько причин), увеличение чувства, что женщина его обидела, и реакция на эту экстернализованную ненависть к себе в виде мстительной ненависти к ней. Теперь ответ на второй вопрос кажется простым. Его чувства были противоречивы, только если принимать их за чистую монету – как выражение любви и ненависти к своей женщине. На самом деле его пугала мстительность идеи, что любой кары было бы для нее мало, и он пытался запрятать свой страх, прикрываясь страстью к женщине ради того, чтобы успокоить самого себя.

Другая иллюстрация описывает женщину, которая не могла сделать выбор между чувством относительной независимости и непреодолимым желанием позвонить своему партнеру. Однажды, когда ее рука уже тянулась к телефону (хотя женщина прекрасно знала, что ей от возобновления контакта станет только хуже), в голове женщины мелькнула мысль: «Привязали бы меня к мачте, как Одиссея. Как Одиссея? Ему-то это нужно было, чтобы устоять против Цирцеи, превращающей мужчин в свиней[65]. Так вот в чем дело: похоже, мне очень нужно поунижаться, и чтобы он меня поунижал». Правильное чувство сняло заклятье. В это время она была способна к самоанализу и задала себе уместный вопрос: почему это желание так непреодолимо именно сейчас? Тут она испытала глубокую ненависть и презрение к себе, которых раньше не сознавала. В памяти всплыли события прежних дней, которые заставляли ее есть себя поедом. После этого ей стало легче, и это был устойчивый эффект, так как в этот период она хотела оставить партнера, а данный самоанализ помог ей найти тайные путы, которые все еще держали ее. На следующей сессии она сказала: «Мы должны больше анализировать мою ненависть к себе».

Так внутренние переживания все больше втягивают в себя все упомянутые факторы: тающие надежды на успех, удвоенные усилия, возникновение ненависти и мстительности, и тут же дает о себе знать «отдача» от их удара в виде насилия против Я. Внутренняя ситуация становится все более невыносимой для смиренного типа женщины. Она действительно стоит перед жизненно важным выбором: тонуть или плыть. Все зависит от того, какое решение победит. Пойти ко дну (как мы раньше обсуждали) – решение для этого типа очень привлекательное, одним махом можно покончить со всеми конфликтами. Она может представлять свое самоубийство, угрожать им, пытаться покончить с собой и сделать это. Она может заболеть и поддаться болезни. Она может стать морально неустойчивой и, например, заводить случайные связи. Она может начать мстить партнеру, при этом мучая себя больше, чем его. Или, даже не понимая того, она может просто утратить вкус к жизни, облениться, растолстеть, перестать за собой ухаживать.

Другое решение – это движение к выздоровлению, это желание выбраться из ситуации. Порой одна мысль, что вот-вот все рухнет, придает ей необходимую храбрость. Иногда одно решение внезапно сменяется другим. Процесс борьбы между ними – это очень болезненный процесс. Побуждения и силы для поступков черпаются из обоих источников, невротического и здорового. Вспыхивает конструктивный интерес к себе, возникает и возмущение против партнера не только за реальные обиды, но и за то, что она чувствует себя «обманутой», ноет гордость, раненная заведомо проигрышной игрой. С другой стороны, перед ней почти непреодолимые препятствия. Она выставила дистанцию от многого и многих и с ее надорванными силами цепенеет от мысли, что брошена, предоставлена сама себе. Порвать отношения означало бы также признать поражение, и это тоже не может принять ее гордость. Как правило, чередуются подъемы и спады – те периоды, когда она чувствует, что вполне проживет и без него, и другие, когда она готова перенести любой позор, чем уйти. Это очень похоже на схватку одной гордости с другой, а между ними она