– Бери. Ну, давай.

Она представила себе, как она наклоняется сейчас за пистолетом, а он сверху наносит ей удар саблей, рассекая ее пополам.

Она выпрямилась в своем углу.

– Там нет патронов. Он не заряжен.

– А ты проверь.

Катя медлила.

Сирены полицейские все выли…

Кто-то хрипло кричал за дверью.

Она представила их всех там – по ту сторону. И Гущин там.

Захват заложника в клубе «Аркадия»…

Вот мы все и собрались здесь, в «Аркадии», на наш последний…

Вальс!

Она не коснулась пистолета. Отвернулась.

– Ты какой-то не такой полицейский, – сказал Черный Лебедь.

– Я… криминальный обозреватель пресс-службы.

– Журналистка?

Он приблизился, наклонился и забрал пистолет. Положил его на сумку-чехол. Оставил там и один клинок. Но вторая сабля была в его руке.

– ЛЕБЕДЕВ, ОТКРОЙТЕ ДВЕРЬ! ОТПУСТИТЕ ЗАЛОЖНИЦУ И ВЫХОДИТЕ! СОПРОТИВЛЕНИЕ БЕССМЫСЛЕННО!

Это прогремело в мегафон за дверью так, что они оба разом оглохли.

– ОТПУСТИТЕ ЗАЛОЖНИЦУ! СОПРОТИВЛЕНИЕ БЕССМЫСЛЕННО!

– Еще раз заорете, я отрублю ей палец! – бросил Черный Лебедь двери. – И буду отрубать, пока вы не перестанете орать! И не советую палить через дверь! Она – моя заложница. Она сидит напротив двери. Первой пострадает она.

Катя сидела в углу рядом с дверью. При стрельбе через дверь это было самое безопасное место в комнате. И он сам водворил ее туда, когда она была без сознания. А вот он стоял напротив двери – с открытой грудью, с клинком, словно ждал, когда они вышибут ее снаружи и ворвутся для последней битвы.

За дверью все затихло.

Катя думала – как быстро они приехали в «Аркадию»? Сколько она находилась в отключке? И как они узнали? Кто им сообщил? Нелли? Как Гущин узнал?

Ей хотелось выть, реветь, так ей было стыдно перед ним.

И страшно.

И одновременно она испытывала странное чувство нереальности происходящего. Словно не с ней все это происходило. Словно она видела все это со стороны…

– Мы все выключили. Я один к вам обращаюсь, Лебедев.

Гущин… его голос…

Катя закрыла глаза.

Полковник Гущин в бронежилете стоял напротив железной двери оружейной комнаты. Все остальные отошли назад, в начало коридора. А собралось много народа. Собрали всех по сигналу «Вулкан», только помогло это мало.

Когда они приехали в «Аркадию» на полицейских машинах, охрана клуба беспомощно металась в холле главного здания. От охранников Гущин узнал, что Герман Лебедев отключил сработавшую сигнализацию, камеры и заперся вместе с приехавшей сотрудницей полиции в оружейной комнате зала исторического фехтования, где полно холодного оружия. Целый арсенал. Коллекция клуба, его гордость. У него, как у любовника хозяйки «Аркадии» Аллы Ксаветис, имелись ключи от оружейной, он вообще имел доступ ко всему – и к системе охраны, и к кодам камер.

Какой-то бессмысленный поступок… легко мог бы сбежать…

Или уже просто некуда бежать?

Или он не хочет бежать?

– Моя фамилии Гущин. Я обращаюсь к вам, Лебедев. Отпустите заложницу. Выходите оттуда. Довольно. Вы и так уже… Катя, ты там?!

Катя услышала, как голос Гущина сорвался.

– Катя, он убил своих родителей, отца и мать, в ту ночь двадцать пятого июля на даче! Убил в шестнадцать лет! А потом изобразил из себя жертву нападения! Ударил сам себя топором в бок! И они, те двое – Виктория и Горгона – видели все!

– Она мне не мать! – крикнул Лебедев. – Слышишь, ты? Она никогда ею не была!

– Он не покончить с собой хотел в ту ночь, нанося себе рану! – Гущин повысил голос. – Если бы хотел умереть, не избавился бы от топора! А ты его выбросил, помнишь куда? Мы его поднимем из воды! Ты тогда просто не рассчитал силу удара, поэтому чуть не умер!

– Да я подох там! – заорал Черный Лебедь.

Катя зажала себе рот рукой, чтобы тоже не закричать.

– Отпусти ее, – сказал Гущин уже тише. – Возьми меня заложником. Отпусти ее.

– Какой смысл?

– Ставки сразу поднимутся. Будешь торговаться, требовать. Возьми заложником меня! Я начальник управления криминальной полиции области! Ставки, Лебедев!

– Ставки? Вертолет и чемоданы с золотом? А куда лететь? Может, и маршрут мне подскажешь?

– Подскажу! Вертолет обещаю! Я даю твердые гарантии!

– А я у тебя их прошу?

– Отпустите ее! Пожалуйста! – Гущин действительно просил, почти умолял.

– Она тебе дорога?

– Да.

– Не слышу. Там у вас шумно.

– Да! Она мне дорога!

– Тогда тебе будет больно. Принимаю тебя в свой клуб мазохистов.

– Отпусти ее! Возьми меня!

– Я тебя видел, ты здоровый кирпич. Решительный. С тобой будут проблемы. А с ней – какие проблемы? – Черный Лебедь покосился на Катю, сжавшуюся в углу в комок.

– Причинишь ей вред – я тебя убью. Живым не выйдешь.

Гущин сказал это без всякого пафоса. Просто.

И страшно.

– Ты лучше уйди от двери. И умолкни, – ответил Черный Лебедь. – Я диктата не принимаю.

Шум за дверью. Топот. Голоса команд, громче, громче…

Неужели штурм? Они решились?

Но нет, все стихает…

И Черный Лебедь – он сел на пол перед самой дверью близко к Кате.

– Я хочу подумать! – крикнул он вдруг. – Мне нужно время подумать!

А потом он наклонился к ней и шепнул:

– Журналистка, да?

– Да.

– Истории разные пишешь?

– Да.

– Хочешь услышать мою историю? Или тебе хватит за глаза того, что ты в лапах маньяка?

– Ты не маньяк… ты хуже… что ты наделал? – Катя покачала головой.

– Мы об этом поговорим. Сначала ответь – почему не взяла пистолет, не стала стрелять?

– Ты же не стрелял в меня там, на даче в «Московском писателе». Боялся промазать? Ты стрелок плохой, Лебедев. Мог их всех своей саблей… чище бы вышло и наверняка… Но тебя бы по этому следу сразу нашли. Поэтому этот самодельный ствол, да? Его не капитан- наркоман из Нацгардии тебе продал?

– Он самый. Только это уже почти конец истории. А хочешь знать, как все было в самом начале?

– Да, хочу. Я хочу, – Катя кивнула и заорала сама во всю силу своих легких и глотки. – Пожалуйста, дайте ему время на раздумье! Я здесь! Я жива! Со мной все в порядке! Федор Матвеевич, со мной все в порядке! Скажите им, никакого штурма!