До недавних пор его красавец-сын был своего рода щеголем – носил псевдоковбойский наряд из черного шелка и пояс из серебряных долларов в подражание героям своих любимых вестернов Серджо Леоне. А теперь он ходил в грязной и мятой одежде. Его прическа всегда поддерживалась в идеальном порядке усилиями его личного парикмахера, а теперь волосы висели патлами или торчали как попало, не приглаженные после сна невесть где. Он забыл о мытье и брился от силы раз в неделю. Он не питался дома и не разговаривал с домашними. А когда он случайно встречался взглядом с отцом, последний не видел в глазах сына признаков жизни, как будто его душа покинула тело, которое лишь чудом еще держалось на ногах.

На волне всепоглощающей страсти к «английской розе» Викрам – богатый юноша, прежде нигде никогда не работавший, – открыл собственное дело при болливудской киноиндустрии: находил иностранцев, готовых поработать статистами в индийских фильмах. Затея была рискованной: Викрам совсем не имел опыта и пользовался заемными средствами. Но его обаяние и вера в себя обеспечили успех предприятия. Лиза, вступившая в дело с ним на паях, именно тогда раскрыла свои таланты.

Но когда «английская роза» бросила Викрама без всякого предупреждения или объяснения, былые уверенность и отвага (те самые, с которыми он танцевал на крыше идущего поезда, делая ей предложение) вытекли из него, как вытекает кровь из вскрытых вен.

– Он таскает из дома вещи, – шепотом посетовал его отец, когда Викрама уложили спать. – Всякие мелочи. Жемчужную брошь своей матери, золотую авторучку, подаренную мне компанией в день выхода на пенсию… Когда мы задаем вопросы, он бесится и винит во всем слуг. Но мы-то знаем, что это его рук дело. Думаю, он продает украденные вещи, чтобы купить наркотики.

Я кивнул, подтверждая его догадку.

– Какой позор! – вздохнул старик, и его глаза наполнились слезами. – Какой позор для всей семьи!

В голосе его были горечь и страх, но уже не было любви, которая стала чужой в их доме. Когда-то и я был таким чужаком среди своих. Было время, когда я жестко подсел на героин, и эта зависимость сделала меня вором и грабителем – только ради денег на дозу. Двадцать пять лет назад я с этим покончил, и с годами мое отвращение к тяжелым наркотикам только росло. И теперь всякий раз, когда я вижу кого-то или слышу о ком-то впавшем в зависимость – вступившем в войну с самим собой, – я не могу равнодушно пройти мимо. Да, я стал чужаком в любящем родительском доме. Я понимал, как это тяжело: помогать человеку против его собственной воли. Я видел, как страдают родные люди, день за днем, потому что один из них сдался наркотикам. И я знаю, что любовь может не вынести такой нагрузки, если только она не закалится в борьбе.

И в тот день того пошедшего вразнос года, еще не ведая, какие карты сдаст мне Судьба, я молился за всех нас – за Викрама, за его родных и за всех пленников забвения, – чтобы эта игра не пошла для нас в минус.

Я притормозил на перекрестке перед «Каяни», где была назначена встреча с Лизой. Посмотрел на светофор, сделал пару глубоких вдохов и газанул с разворотом, пугая пешеходов, – однако вполне в бомбейском стиле. Машины на встречке дико виляли, совершая непредсказуемые маневры. Хочешь здесь ездить, умей вертеться, иначе тебе каюк.

Канат, протянутый над крутыми мраморными ступенями перед входом, оказался очень кстати после моего головокружительного виража. Держась за канат, я поднялся в это кафе парсов – пожалуй, самое популярное из подобных заведений в Бомбее. Помимо чая и кофе, «Каяни» предлагало посетителям фирменные перченые омлеты, пироги с мясом и овощами, подрумяненные сэндвичи и лучший выбор пирожных и булочек на всем южном полуострове.

Лиза ждала меня за своим любимым столиком – у задней стены первого этажа, откуда можно было наблюдать за кухонной суетой через раздаточное окно в каких-то семи шагах.

Несколько официантов приветствовали меня кивками и улыбками на пути к ее столику. «Каяни» было одним из регулярно посещаемых нами мест: в течение двух лет нашей совместной жизни мы обедали или полдничали здесь как минимум дважды в месяц.

После поцелуя я сел близко к ней на углу стола, так что наши ноги соприкасались.

– Бан маска? – спросил я ее, не глядя в меню.

Так называлась ее излюбленная закуска в «Каяни»: свежая булочка, разрезанная на три части с прослойками из сливочного масла, так что ее удобно было разделять и макать в горячий сладкий чай.

Лиза кивнула.

– Две бан маска, две чашки чая, – сказал я официанту по имени Атиф.

Он забрал так и не раскрытые нами меню и двинулся в сторону кухни, еще на подходе выкрикивая заказ.

– Извини за опоздание, Лиза. Я узнал о Викраме и сразу поехал к Деннису, а оттуда отвез Вика домой.

– Деннис? Это который Спящий Баба?

– Он самый.

– Я бы хотела с ним познакомиться. Много о нем слышала. Он становится чем-то вроде культовой фигуры. Риш хочет устроить инсталляцию, взяв его транс за основу.

– Могу тебя к нему отвезти, но реально познакомиться с ним ты сможешь только при большом везении. Обычно люди просто находятся рядом с ним, стараясь не ломать ему кайф.

– Не ломать кайф?

– Именно так.

– Мне уже нравится этот тип! – сказала она со смехом.

Я знал ее чувство юмора и тягу к неординарным людям, совершающим неординарные поступки.

– Не удивляюсь. Деннис – это стопроцентно «Лизин тип».

– Нужен творческий подход к любому делу, иначе за него не стоит и браться, – сказала она.

Подали чай и булочки с маслом. Мы обмакивали ломтики в чай, дожидаясь, когда масло начнет таять, и с аппетитом их поедали.

– И как там Викрам?

– Нехорошо.

– Настолько нехорошо?

– Да, настолько.

Она нахмурилась. Мы оба знали, что такое наркозависимость с ее питоньей хваткой.

– Как думаешь, нам следует вмешаться?

– Не знаю. Возможно. Я посоветовал родителям Викрама поместить его в частную клинику. Они вроде согласны.

– А они могут себе это позволить?

– А они могут себе позволить сидеть сложа руки?

– Тоже верно, – согласилась она.

– Проблема в том, что, если даже Викрам отправится в клинику, он пока не готов к помощи. Совершенно не готов.

Она подумала пару секунд.

– У нас с тобой ведь тоже не все хорошо, так?

– А это ты с чего взяла?

– Ты и я, – повторила она тихо. – У нас ведь не все хорошо?

– А что такое «хорошо» в твоем понимании?

Я сопроводил вопрос улыбкой, на которую она не среагировала.