Как-то раз в одном из зеленых двориков, в узорной тени ясеней и берез Нина обнаружила красивый особняк, поднялась на крыльцо и вошла. За дверью располагалась контора с загадочным называнием «Служба одного окна». Вывеска озадачила Нину. Окон было несколько, и возле каждого стояли столы, стулья, толпились посетители. Нина подошла к молоденькой сотруднице, сидящей за массивным письменным столом, который, возможно, остался от прежней обстановки.

– Простите, – обратилась Нина. – А что здесь было раньше?

– Где? – не поняла девушка.

– Здесь, в этом доме. Видно, что дом очень старый, красивый, а никакой мемориальной доски на нем нет.

– Мемориальной доски? – девушка удивилась.

– Ну да, – терпеливо продолжала Нина. – Ведь на старинных домах обычно вешают доску с объяснением, что там было раньше. Ну например, чья-то усадьба, или особняк, кому-то принадлежавший. Суд, больница, дворянское собрание… Вот я и спрашиваю, что было раньше в этом здании?

– Понятия не имею, – фыркнула девушка, демонстративно углубляясь в бумажки.

«Неужели ей совершенно не интересно?» – думала Нина, выходя на улицу и еще раз обходя здание. Ветер перебирал зеленые ветки березы, старая сирень пузырилась гроздьями синеватых, уже кое-где бледнеющих цветков, и Нина в который раз понимала, что сирень, как бы хороша она ни была, неизменно напоминает кладбище.

И все же не только из одних чиновников состоял Рогожин. Были же, были, Нина не сомневалась, что были в этом городе умные, интеллигентные, самобытные жители, интересные собеседники, с которыми она легко сумела бы найти общий язык и подружиться. Но как, где могла она их встретить? В ресторанах, куда ее без конца таскали то испанцы, то Ксения, то все вместе приглашали Аду Митрофановну, Елену Ильиничну или кого-то еще, и Нине приходилось переводить – приглашали, чтобы отблагодарить, но среди сытных яств и провинциальной роскоши Нина всякий раз испытывала неловкость, потому что не могла забыть про деньги, которые уже получила сидящая перед ней за столом дама, Нина безошибочно определяла это по застенчивому румянцу на гладких щеках. И остальные, сидевшие за столом, тоже не могли об этом не думать – ни испанцы, ни плотоядно хохочущая Ксения, ни сама приглашенная чиновница, которая тоже тяготилась этим сидением в ресторане – тяготилась исключительно на подсознательном уровне, потому что вся поверхность сознания была занята множеством тарелок, тарелочек, бокалов и графинов, которые приносила и уносила на подносе немолодая пышногрудая официантка с бантом на высоком шиньоне и малиновым ртом, и Нина любовалась и удивлялась, потому что была уверена, что такие официантки давно отошли в прошлое.

Вообще Нина с удовольствием рассматривала и изучала всех, кого встречала в Рогожине, наблюдала местные нравы.

С восхищением отмечала метаморфозы, случавшиеся с людьми, которых Ксения прикармливала подарками и деньгами.

Приручение строптивой окружающей среды Ксения называла «пропитывать слой». Выражение было заимствованным, его придумала не Ксения, а знаменитая Регина Сергеевна, куда более значительная и уважаемая в Рогожине фигура. Пропитывать слой следовало постепенно, глубоко и по всей поверхности, как опытный кондитер пропитывает коньяком и сиропом свой торт, не брезгуя ничем и никем – от горничных и коридорных в гостинице до самой Людмилы Дмитриевны из департамента образования и судей областного суда. Потому что никто не мог знать наверняка, как все сложится и не будет ли зависеть успех важного дела от готовности помочь и от быстроты реакции маленького и никому до поры до времени не интересного функционера. Но и не только поэтому: человеку необходимо окружать себя положительной энергией, – именно так поучала Ксению практичная и не склонная к суевериям Регина.

И притягивалась эта положительная энергия не в одночасье.

Начинать следовало осторожно – с одной стороны, чтобы не испугать до поры до времени невинную или опасающуюся новых лиц чиновницу размером взятки или ценностью подарка, с другой, чтобы подарок или сумма денег не превышала установленный стандарт. Например, администраторам гостиницы, мелким работницам ОВИРа и загса, нотариусам и секретаршам следовало дарить конфеты, вино, косметику или шейные платочки, но ни в коем случае не более ценные вещи, потому что, получив хотя бы раз крупное подношение, человек инстинктивно принимался ждать чего-то похожего в следующий раз и сильно расстраивался, если ожидания не оправдывались. «Зоопсихология», – усмехалась Ксения, делая очередную запись в блокноте, где она помечала, кому, что и когда следовало дарить.

Появившийся в дверях кабинета посредник должен восприниматься не как потенциальная опасность, а как маленький праздник – только тогда слой поддается и начинает вырабатывать правильную энергию. «Никто, запомни, никто не должен быть забыт, – наставляла ее премудрая Регина. – Охвачены должны быть абсолютно все», – и Ксения тщательно следовала этим советам.

Отмечать и запоминать приходилось каждую мелочь: день рождения судьи, день рождения Людмилы Дмитриевны из департамента, день рождения начальника департамента, а иной раз их родственников, мужей и жен, детей и внуков.

– Кстати, а когда день рождения у Ады? – спросила как-то раз Нина, когда Ксения деловито засовывала в багажник своей машины очередной увесистый сверток.

– А черт ее знает, – небрежно ответила Ксения.

– Как так? – удивилась Нина. – Ты же от нее зависишь.

– Ну и что. Мы решили, что раз никто про Адин день рождения не знает, так и не будем выяснять. Трудно представить, во что такие подарки обойдутся. Да она еще и сравнивать начнет – кто что подарил, кто отличился, а кто, наоборот, оплошал. Придется лишний раз встречаться, все это обсуждать. Тьфу, подумать тошно… Меньше знаешь – крепче спишь.

Ксения была права: Аду и в обычные дни засыпали подарками.

Особенно хлопотными выдавались недели, предшествовавшие какому-нибудь общенародному торжеству. Если в подарках ко дню рождения присутствовал элемент интимности, которую не всем и не со всеми можно было себе позволить, государственные праздники были безусловным поводом для действия. Преподносить дары приходилось непосредственно перед праздником, а не после, даже если плановый визит в Рогожин выпадал на следующий день. За пару дней до общенародного торжества Ксения, предварительно затарившись по списку и вооруженная тем же списком, чтобы, не дай бог, никого не забыть, специально отправлялась в Рогожин и терпеливо обходила кабинет за кабинетом. На предпраздничные разъезды закладывался целый день: явиться в кабинет, сунуть подарок и тут же исчезнуть было бы в высшей степени невежливо и даже оскорбительно, такого не прощали. Следовало появиться в дверях с согревающей сердце улыбкой, вручить подношение, неторопливо покалякать за жизнь, и только потом уйти, сокрушаясь, что пообщаться по душам случается так редко. Но и тут нельзя было переборщить: количество проведенных в кабинете минут было тщательно регламентировано.

Ксении понадобился не один год, чтобы как следует изучить эту тончайшую материю, и она не раз делилась своими наблюдениями с Ниной.