Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– За нами… и обогнал…
– Не заметили мы-ы-ы…
С трудом поднимаю голову и спрашиваю через смех:
– Калитку-то закрыть не забыл?
– А отлить? – подхватывает Ильяс.
Ульский начинает застегивать ширинку.
– Отлил-отлил, – смеется он.
– По дороге расплескал?
– Не-е-е, до ели донес.
– И там ручеек пустил? Ха-ха…
Феерическая картина, наверное: горная поляна, залитая лунным светом, а в самом центре подростки катаются по поляне, держась за животы.
Все-таки смех хорошее лекарство, но в разумных дозах. Мы уже досмеялись до боли в животе, надо как-то успокаиваться, а то смех потихоньку переходит в истерику. Подняться на ноги не удалось, так на карачках до реки и дополз. Там я просто сунул голову в воду. Друзья тоже к реке приползли. Савин растер лицо, сел на ближайший валун и спросил:
– Нет, пацаны, а что это все-таки было?
– Медведь, конечно, что ещё? – пожал плечами Переходников.
– Да ладно, какой такой медведь? – отжимая носки, говорит Ульский. – Нет тут медведей.
– Да? А что тогда это было? Мы все видели. Большая туша, и рычала так грозно.
– Жек, я не знаю – чего вы там видели, но медведей тут нет. Чего только со страху не померещится?
– Нам не мерещилось. Там точно кто-то был. Серег, скажи…
– Был, – киваю я. – Что-то большое и живое.
Ульский пожимает плечами и, беря кеду, нюхает её.
– Хорошо хоть кеду отмыл, – тихо ворчит он, – а то в коровью мину под елью вляпался.
Я чуть не подскочил. То-то запах знакомый показался. Ну и позорище, коровы испугались. Стыдоба-то какая. Она, скорей всего, по той пологой тропе поднялась, и паслась там спокойно до темноты. Услышала нас и подошла ближе. А мы ее за дикого зверя приняли…
Бедняжка, наверняка испугалась больше нашего.
Ребята слов Ульского про коровью мину не слышали, обсуждая, как они лихо вниз по склону неслись и кто больше испугался. Лучше им о корове не говорить. И вообще, пора костер запаливать и спать ложиться.
Поднимаюсь, иду к сухостоине и тащу ее к кострищу. Ребята идут следом.
– Олег, давай топор.
– Ой, – и Савин смотрит на меня.
– Что «ой»? Топор, говорю, давай.
– А он там.
– Где там?
Олег показывает на Лысый Горшок.
– Там… где-то…
Вечно у Савина получается не здесь, а где-то там. Вздыхаю, ведь не пойдет он сейчас за своим топором. И винить его не за что. Он, от испуга, топор бросил, я за сухостоину схватился. У каждого своя реакция на испуг, но он все равно виноват, значит, инструмент мы ему найдем. Я вытаскиваю свой туристский топорик и вручаю его Олегу:
– Раз ты бросил свой нормальный топор, тогда вот этим малышом чекрыжишь ствол на метровые чурки.
Савин берет топорик и начинает рубить.
– Помогли бы, пацаны… – буркнул он остальным.
– Пойду досыпать, – сразу зазевал Ульский, – кеды и носки до завтра высохнут. Покедова, пацаны.
И уходит к палаткам. Олегу начинает помогать Женька со своим таким же топориком.
– Я сейчас, – говорит Ильяс, бросает свой топорик и направляется вслед за Серегой.
Пока Савин и Переходников, что-то бормоча под нос, рубили еловый ствол, я наломал мелких веток и, раздув угли, разжег огонь. Затем положил два самых толстых полена, а сверху навалил срубленную мелочь.
От палаток возвратился Расулов, держа в руках какой-то тюк.
– Вот, – говорит он, – одеяла надыбал. Нам они нужней, а их все равно палаткой накрыло.
Лежки из лапника вокруг костра уже приготовлены. Начинаем укладываться, сунув рюкзаки под голову. Что-то громко звякает.
– Черт, – вскрикивает Савин, потирая затылок, – об бутылку ударился!
– Че орешь, придурок! – шипит Расулов, оглядываясь на палатки.
– Да ладно, не проснулись на треск, не проснутся сейчас.
– Сколько там? – спрашиваю.
Луна уже успела зайти за гору, поэтому Савин подносит бутылку ближе к огню.
– Чуток. По глотку каждому.
– Ну, так наливай.
Загремели кружками. Олег разделил остатки напитка, откинул пустую бутылку и поднял руку с кружкой. Замерли, глядя друг на друга.
– Серега, скажи тост.
– Тост.
Ребята засмеялись.
– А если серьезно, – я оглядел сидевших пацанов, – давайте выпьем за то, чтобы в будущем, несмотря ни на что, всегда могли вот так собраться вместе.
– Во, сказанул! – удивляется Олег. – Что такого может в будущем случиться-то?
– Ничего, – отвечает Ильяс, – но Серега прав – вот закончим школу, а потом кто куда. Армия, институт, ещё чего…
– Я в авиационный поступлю, – говорит Женька, – летчиком буду.
Переходников поступит, я знаю, вот только по здоровью не пройдет, станет учиться на авиадиспетчера.
– А я пока не знаю, на кого учиться буду, – говорит будущий обладатель скромного дворца. – Но всегда космонавтом мечтал стать.
Кто из нас не мечтал о космосе?
– В АВОКУ[2] поступлю, – решительно говорит Ильяс. – Военным буду.
Я улыбаюсь про себя, так как знаю, что Расулов по стопам отца пойдет, поэтому добавляю:
– Значит, быть тебе генералом!
– Плох тот солдат… – улыбается он.
Я вновь поднимаю кружку:
– Тогда выпьем за летчика, космонавта и генерала!
– Да!
Хлопаем коньяк залпом. Переходников тут же говорит:
– Постой, Серег, а ты кем собираешься стать?
– Ну, с ним все понятно, – отвечает за меня Расулов. – Военным, конечно.
– Ага, – хихикает Савин, – военным музыкантом-десантником.
Грех на друга обижаться.
– Тебе в театральное надо поступать, – отвечаю Олегу, – комиком во каким будешь!
– Посмотрим.
– Ладно, – зевает Расулов, – будущее покажет, вы, как хотите, а я спать.
– Да, пора.
Укрываемся одеялами. От костра немного припекает, но позже, как мелкие ветки прогорят, будет самое то.
– Олег, ты только бутылку выкинь.
– Выкину, – сонно отвечает он.