Маргарита кивнула.

– А деньги? Мадам, я полагаю, ваш муж должен давать вам некоторое содержание.

– Не надо пока об этом говорить. Я надеюсь, что все еще изменится и я… я, может быть, вернусь в Белые Липы. Надо только подождать.

Маргарита шмыгнула носом и стала искать платок.

– А ведь герцог сегодня уехал, – сообщила она подавленно.

– Куда?

– Бог его знает. Теперь в замке всем заправляет его брат, а я его терпеть не могу. Он злой и жестокий. Вот уж не пойму, что такого нашла в нем Аврора!

Аврора рядом со мной вздохнула. Я понимала, что ей нравится Поль Алэн, и ее поступок в силу этого приобретал даже некоторую жертвенность. Впрочем, я была рада тому, что она будет находиться вдали от моего деверя, – я не считала, что он подходящая для нее партия.

Уходя, Маргарита посоветовала:

– Напишите письмо своему отцу, мадам. Пусть он приедет и все уладит. Его, я полагаю, не посмеют выгнать!

Я покачала головой. Если бы хоть кто-нибудь знал, где сейчас отец. Он и Жан были в Сирии, в крепости Сен-Жан-д'Акр – но это приблизительно, ибо никаких известий оттуда я не получала.

Кроме того, отец мог бы помочь во многих случаях, только не в этом.

9

Я внимательно разглядывала себя в зеркале. Овал лица уже утратил отечность, чернота прошла, и губы, слава Богу, уже не казались распухшими. Оставался еще большой синяк, уродующий правую щеку вплоть до виска. Было больно дотронуться до этого места. Но в целом, если надеть вуаль, можно вполне показываться людям.

Впрочем, все это было сущей чепухой по сравнению с тем, как я себя чувствовала внутренне. Положение казалось невыносимым: ни туда, ни сюда. Я ни в чем не была окончательно уверена. Или просто не хотела верить в худшее. Да, Александр выгнал меня, но после этого не подавал никаких известий. Я очень надеялась, что он еще ничего для себя не решил, а те слова о разводе вырвались у него в минуту ярости.

Я не могла, не хотела верить в то, что все между нами кончено. Жизнь стала бы абсолютно пустой. Я так привыкла к тому, что у меня есть дом, муж. Есть плечо, на которое можно опереться. А теперь я оказывалась словно на пепелище, с совершенно пустыми руками. Сент-Элуа уже не казался мне таким родным, как раньше. Я привыкла жить здесь, в Белых Липах. Нынче мне казалось, что меня лишили чего-то основного, основополагающего… без чего и жить-то невозможно.

Да, это было даже больше, чем просто любовь к Александру. Это был весь смысл, вся соль жизни. Я понимала, как ужасно мое нынешнее положение, и изнывала от страшной тоски. Она поселилась внутри меня, как болезнь, и мучила даже во сне. Я ничего не могла делать спокойно: ни спать, ни есть. Целыми днями ходила из комнаты в комнату как потерянная, и у меня все валилось из рук. Мне было ясно, что даже в этом доме для меня, в сущности, нет места: не могли же мы с Авророй вечно пользоваться гостеприимством Констанс.

– Вы одеты?

Это была как раз Констанс, осторожно заглядывавшая в комнату. Я действительно была одета: в амазонку и плащ, а теперь, когда появилась графиня, опустила на лицо вуаль.

– Да. Я думаю… пора туда съездить.

– Пора? Еще только десять дней прошло. Послушайте, Сюзанна, если вы думаете, что в тягость мне, то, уверяю вас…

– Нет-нет, – мягко остановила я ее. – Я бесконечно вам благодарна и ничего такого о вас не думала. Но мне кажется, уже пора.

– Ваша горничная говорила, что Александр уехал. К кому же вы поедете? С кем будете говорить?

– Все равно. Я хочу хотя бы увидеть детей. Уж они-то точно дома.

– А Александр? Где вы станете искать его?

– Если бы я знала!

Мне приходилось признаться себе, что в этом деле я могу надеяться только на счастливый случай. Наверняка мне не удастся узнать, где Александр. А без разговора с ним ничто не будет решено окончательно.

– Может быть, он вскоре вернется, – сказала я вслух. – И я случайно встречу его. Но это будет позже. Сейчас было бы слишком рано говорить с ним: он даже смотреть на меня не захочет.

Сегодня, в день святого Клемента, землю впервые покрыла легкая пороша. Зима была уже совсем близко. Я медленно ехала, ощущая, как замер в предчувствии холодов лес. Не слышно было ни звука. Улетели даже самые храбрые птицы – пеночки, сорокопуты, коростели. И люди сворачивали свою деятельность. Вот-вот, на святую Катрин, должны были закончить работу водяные мельницы. Сеять было уже не принято, а тот, кто припозднился, теперь ломал плуг в замерзшей земле.

В глазах у меня стояли слезы. Я никогда не любила эту пору года в Бретани: осень здесь всегда была унылая, скучная. А сейчас все усугублялось еще и обстоятельствами моей жизни. Все вокруг было опечалено, так же, как и я. Все словно сознавало свою обреченность – лес, листья на земле, серое небо. А мне даже от того, что я еду верхом на чужой лошади, не имея возможности взять свою Стрелу, было грустно.

«Хоть бы детей повидать, – подумала я тоскливо. – Я бы сразу приободрилась. Особенно хотелось бы увидеть Филиппа: он такой милый, голубоглазый, хорошенький. И он так доверчиво тянул ко мне ручонки. Ах, скорее бы поцеловать его!»

Я проехала мимо водовзводной башни, питающей фонтаны, но сейчас бездействовавшей, и среди деревьев мелькнула колонна из розового гранита – одна из колонн ограды. Приподнявшись в седле, я уже могла видеть золоченое переплетение прутьев на воротах; в этот миг передо мной как из-под земли вырос шуан и схватил лошадь под уздцы.

Я едва удержала животное: оно вот-вот могло встать на дыбы. Шуан держал поводья твердой рукой. Заподозрив недоброе, я не сразу стала выяснять отношения. Я знала этого бретонца в лицо, но, как ни старалась, не могла вспомнить прозвища.

– Вам запрещено сюда приезжать, – промычал он на бретонском наречии, которое в его устах стало почти нечленораздельным.

– Мне? Запрещено?

– Его сиятельство так приказал.

– Что приказал? Можешь ты объясниться?

– Так и приказал: не пускать вас в дом. И не ездите тут, мадам. Нам не хотелось бы вас обижать.

Взбешенная, я вырвала поводья из рук шуана. Он отступил, но упрямо сверкнул глазами:

– Все это зря, мадам. Здесь не я один. Через каждые два шага тут стоят мои приятели.

– Но я хочу увидеть детей! – вскричала я в ярости.

Он молчал, давая понять, что мои слова не произвели на него никакого впечатления.

– Я хочу поговорить с кем-нибудь из замка, – сказала я твердо. – Ступай позови кого-нибудь.

– А некого звать.

– Как это некого? – спросила я, проклиная на чем свет стоит тупость этих бретонских воинов.

– А так. Герцога нет. А кто с вами еще будет разговаривать?