Когда я остановилась перед приземистой постройкой из камня с низко опускающимися скатами крыши, домашняя птица с шумом разлетелась, собака злобно залаяла. Я сильно постучала. И мне очень долго пришлось ждать ответа.

– Кто там, за дверью? – раздался, наконец, гнусавый женский голос, говорящий по-бретонски. Это, по-видимому, говорила жена Фан-Лера. Я пожалела, что не знаю, как ее зовут.

Честно говоря, ее вопрос поставил меня в тупик. Было как-то неловко назвать себя. Мое появление выглядело бы просто нелепым! Не в силах преодолеть стыд, я пробормотала на том же бретонском наречии:

– Мне нужен ночлег… всего лишь на одну ночь! До рассвета уже недалеко. Впустите меня!

– Да кто вы такая?

– Я… я путешествую, – сказала я первое, что пришло в голову, и, конечно же, это прозвучало весьма странно.

– Путешествуете? Этот дом не таверна.

Я в отчаянии воскликнула:

– Ну хорошо! Хорошо! Я не путешествую. Я – герцогиня дю Шатлэ, жена вашего герцога, того самого, кому служит ваш муж…

Женский голос загнусавил, не вникая, видимо, в смысл моих слов:

– Кто-кто? Герцог? Герцогиня… Вы что-то путаете, приятельница. Наш дом стоит на отшибе. Сюда никто не заезжает. Герцогиня? Да я в жизни не видела ни одной герцогини.

– Черт бы вас побрал! – вскричала я в ярости. – Не врите, вы меня двадцать раз видели! Я – герцогиня! Я – хозяйка Белых Лип! Вы получили от меня два буассо хлеба на Рождество и десять локтей полотна!

Наступила тишина. Потом заскрипели петли, и из-за двери осторожно выглянуло сначала лицо, потом показалась и вся женщина. Она была неопрятная, смуглая, как цыганка, а за ее подол держались два грязных мальчика, один меньше другого.

– Гм, – сказала она. – Да ведь вы и вправду наша герцогиня.

– Давно бы так! Впустите меня поскорее, если вы не хотите, чтобы я умерла от холода!

Уже не спрашивая разрешения, а решив сама брать все, что посылает судьба, я прошла внутрь дома. Я уже и забыла, когда в последний раз бывала в таком убогом месте. Пол здесь был земляной, а весь дом состоял из единственной жилой комнаты, разделенной перегородкой, за которой чувствовалось присутствие скота. Здесь было темно, грязно и очень дурно пахло. Мебель состояла из стола, скамьи, массивной, как гроб, деревянной кровати и полок для кухонной утвари, подвешенных над очагом. Я огляделась, размышляя, куда бы сесть, и заметила две колыбели: в одной из них был малыш одного года от роду, в другой – совсем еще младенец, кажется, новорожденный.

– Я заплачу вам, – бросила я резко, желая этим успокоить хозяйку.

Она уложила детей и повернулась ко мне.

– На вас кто-то напал, ваше сиятельство?

– Нет. Не будем об этом говорить.

– А есть вы хотите?

Я передернула плечами:

– Единственное, что я хочу, – это чтобы вы дали мне возможность добраться до Гран-Шэн. Есть у вас лошадь?

– Утром вернется муж, он отвезет вас. Да что же все-таки случилось? Вы на меня не сердитесь, вас бы и мать сейчас не узнала. Ведь никогда такого не бывало. Это впервые к нам среди ночи приходит сама герцогиня.

Я поморщилась: она говорила именно то, что я и сама хорошо сознавала. Это-то и было досадно. Разумеется, лучше всего было бы отправиться прямо к Констанс, а не заходить в этот дом: сделав это, я, можно считать, сразу оповестила о том, что случилось, все ближайшие фермы и хутора. Но иначе я поступить не могла. До Гран–Шэн слишком далеко, а я почти раздета!

Бретонка поставила передо мной миску с водой. Видимо, ей хорошо было видно, что случилось с моим лицом. Недаром она спросила, не напал ли кто на меня. Я кое-как умылась, но окончательный туалет решила отложить на потом, когда окажусь у Констанс. Здесь, в этом доме, все казалось таким грязным, что внушало брезгливость.

– Так я вам приготовлю что-нибудь, ваше сиятельство?

– Ах, ради Бога! – проговорила я раздраженно. – Делайте что хотите, только не донимайте меня вопросами!

Она поджарила мне омлет и поставила передо мной кружку сидра. У меня комок стоял в горле, но я заставила себя поесть. Перед этим я еще раз сказала бретонке, что заплачу за все.

– Где ваш муж? – спросила я, снова поморщившись: сидр был какой-то… какой-то не слишком удавшийся.

– Не знаю, ваше сиятельство. На рассвете он должен вернуться. Мне-то ведь он не говорит, куда его посылают.

Помолчав, она живо предложила:

– Давайте я вас спать уложу! И переодеться… может быть, вы переодеться хотите? Я найду для вас что-нибудь, а то вы вся мокрая…

Я решительно отказалась от переодевания, полагая, что, чего доброго, в случае согласия могу получить в подарок вшей. Но согреться мне было крайне необходимо: у меня до сих пор зуб на зуб не попадал. Очаг горел слабо, поэтому я согласилась лечь в постель и укрылась всем, что дала мне хозяйка, хотя, честно говоря, ее тряпки не внушали мне доверия. Кровать была типично бретонская – настоящий сундук с раздвижными дверцами, украшенными резьбой. Я понимала, что заняла единственное место для сна в этом доме и согнала с него хозяйку, но она уверяла меня, что найдет для себя уголок. Мне, в сущности, сейчас было безразлично, где она будет спать, и я выбросила из головы все мысли об этом. Дрожа от холода, я вся сжалась под одеялами, положила руку под голову и, хотя все во мне изнывало от тоски и напряжения, приготовилась терпеливо ждать.

Когда я проснулась, вернее, очнулась от полудремы, за окном уже брезжил рассвет, а неподалеку от кровати сидел здоровяк в куртке из козьей шкуры, серых штанах, настолько широких, что они больше напоминали юбку, и деревянных башмаках. Не глядя на меня, он жадно уплетал омлет. Его ноги так заросли волосами, что казалось, будто он в чулках. Я узнала это плоское обветренное лицо.

– Фан–Лер, – воскликнула я, спохватываясь, – отвезите меня в поместье графа де Лораге!

– А! Вы уже проснулись!

Он проглотил последний кусок и сказал:

– Мне бы не надо этого делать, мадам. Нынче нам всем приказано не пускать вас в Белые Липы.

У меня перехватило дыхание. Неужели Александр дошел уже до того, что раздает своим людям такие указания?

– Да ведь я прошу отвезти меня в Гран-Шэн! При чем же тут Белые Липы?

Он долго молчал, и, честно говоря, его физиономия своей тупостью производила зловещее впечатление. Испустив шумный вздох, он наконец сказал:

– Верно. Только вы уж нам заплатите

– Вам заплатят, заплатят, только сделайте все побыстрее!

Жена Фан-Лера набросила на меня длинный козий мех до самых пят, игравший в этих местах роль верхней одежды, но я была благодарна и за это. Я уже чувствовала, что простудилась: у меня болело горло и ломило затылок. Это помимо того, что вчера мне до крови разбили лицо и я не знала еще, что из этого выйдет. Словом, мне было необходимо как можно скорее добраться до цивилизованного жилья, переодеться и согреться. Я была уверена, что Констанс мне не откажет.