— Ну… — нерешительно протянула она, сама не понимая, какие чувства испытывает, узнав об этом романе. Как ни странно, самым сильным из них было облегчение. — По-моему, это даже… забавно.

— Забавно?!

— Конечно, в какой-то степени это безнравственно. Зато честно. И как-то очень по-человечески. Да и потом — кому какое дело? В конце концов, все это случилось сто лет назад, а с тех пор, насколько я помню, ты вела самый что ни на есть добропорядочный образ жизни.

— Твой отец так ничего и не узнал, — с вызовом бросила Мэйда, которой в словах дочери почему-то почудился упрек. — А я всю свою жизнь чувствовала себя виноватой перед ним. Можешь представить, каково это, когда тебя гложет совесть? И еще страх.

Но у Поппи и в мыслях не было упрекать мать. Что толку? Да и какое у нее право это делать, если у нее самой рыльце в пушку?

— Боялась, что отец узнает?

— Да. И это, знаешь ли, было невесело. Я работала как каторжная, чтобы у нас с ним все было хорошо. Ох, как же я работала!

— Думаю, тебе это удалось, — пробормотала Поппи.

— Да, это было совсем невесело, — словно не слыша ее, задумчиво повторила Мэйда. Съежившись на сиденье, она отвернулась к окну, дав понять, что считает разговор оконченным.

Но Поппи не намерена была останавливаться на этом — какое-то шестое чувство подсказывало ей, что в рассказе матери, в ее неожиданной откровенности есть нечто, касающееся лично ее, Поппи.

— И что же заставило тебя вспомнить об этом? — нарочито равнодушным тоном спросила она, когда они миновали офис Кэсси.

— Увидела кое-кого во Флориде.

— Мужчину? — не удержалась Поппи. Это было первое, что пришло ей в голову. В конце концов, Джордж Блейк, ее отец, умер уже почти три года назад. И если Мэйда познакомилась с кем-то и у нее начался новый роман, это могло заставить ее взглянуть на прошлое под совсем другим углом.

— Я была у психотерапевта.

Поппи едва не свалилась на пол.

— Господи, помилуй!

— Да. Я вдруг стала чувствовать себя старой. Но когда отправилась во Флориду, увидела, что я моложе большинства из тех, кто был там. В конце концов, мне ведь всего пятьдесят семь. По нынешним временам это, можно сказать, вторая молодость. Вот я и спросила себя, с чего это вдруг я почувствовала себя старой. И когда не смогла найти ответ, мне пришло на память одно имя…

— Этого твоего психотерапевта?

— Да, и она помогла мне увидеть и почувствовать то, о чем я мечтала.

— И что же это? — Поппи не могла скрыть глодавшее ее любопытство.

Мэйда повернулась к ней:

— Счастье. Радость. Лили сказала тебе, что она беременна?

Поппи кивнула — при мысли, что у сестры будет ребенок, ее сердце подпрыгнуло.

— Ну вот, и теперь я жду не дождусь, когда увижу своего внука. — Голос у Мэйды дрогнул. — Я буду делать для этого малыша то, что никогда не делала для Лили. Боюсь, я всегда была для нее дурной матерью.

— Ты была прекрасной матерью, — твердо поправила ее Поппи, сворачивая на дорогу, которая вела к школе. Впереди двигался знакомый джип, принадлежавший одной из ее приятельниц, которая тоже приехала забрать из школы четверых своих дочек. — Просто иногда ты нас не понимала…

— Спасибо тебе, Поппи. Ты всегда была добра ко мне, поэтому я не стану спорить с тобой. Но на самом деле все эти годы, пока вы росли, надо мной постоянно довлело мое прошлое. Я не могла забыть, откуда я явилась сюда и что оставила позади. Груз вины, лежавший на моих плечах, не давал мне спокойно дышать. К тому времени как появилась на свет первая из моих дочерей, чувство это стало настолько нестерпимым, что я сломалась. И Лили, старшей из вас, пришлось хуже всех. Все то, что я пыталась скрыть от людей, выплеснулось на нее одну. Но разве можно скрыть такое? Можно, конечно, затолкать грязное белье в самый дальний угол и забыть о нем, но только вонь все равно выдаст его, верно?

— Не слишком удачное сравнение, — пожала плечами Поппи.

— Зато верное. Возьми хотя бы Мику с его кленовым сиропом. Я ведь прожила в этом городе тридцать с лишним лет, и за это время многое изменилось. Когда-то Дейл Смит для варки сиропа пользовался одним огромным котлом. Когда сироп начинал густеть, он сливал его, а в котел наливал свежий сок. Только на донышке всегда оставалось немного сиропа, и когда он начинал заново его кипятить, старый сироп смешивался со свежим, и поэтому готовый продукт получался немного мутноватым. Да и с привкусом к тому же. А вот Мика уже использует для варки три отдельных котла. И поэтому вся партия получается одинаково свежей, без привкуса старого сиропа.

На этот раз аналогия, выбранная Мэйдой, показалась Поппи куда более приятной. Но что-то все еще оставалось неясным.

— Почему ты рассказала мне об этом? — спросила она.

Какое-то время Мэйда молчала, глядя в окно.

— Просто хотела, чтобы ты знала, — чуть слышно пробормотала она наконец.

Возможно, Поппи сделала бы еще одну попытку вытянуть из матери правду, но в этот момент взгляд ее выхватил из толпы школьников обеих дочек Мики. Они тоже заметили ее и бегом неслись по дорожке ей навстречу, сгорая от нетерпения узнать, появился ли сок, и спеша вернуться домой. Момент был явно упущен.

* * *

Над крышей сахароварни поднимался дым. Окутывая ее, словно кокон, он серебристыми струйками тек над верхушками кленов, уплывая в сторону города. Обычно в это время дорожка у сахароварни была забита машинами тех, кому не хватало терпения усидеть на месте, и кто, почуяв сладковатый дымок, спешил сюда попробовать на вкус первый в сезоне сироп.

Но в этом году единственной машиной, подъехавшей к дому, был джип Поппи. Покачав головой, она поставила машину возле грузовичка Гриффина и выпустила девочек. Обе тут же исчезли внутри.

— А где все? — словно не веря собственным глазам, изумленно пробормотала Мэйда. Она тоже выбралась из машины и двинулась вокруг дома к задней двери.

Поппи с удовольствием отправилась бы вслед за девочками на сахароварню. Ей нравился сладковатый, чуть приторный аромат варившегося сиропа. Но тут ей пришло в голову, что Мэйда, возможно, не прочь продолжить их разговор. Не исключено, что она хочет спросить Поппи о чем-то, что-то рассказать ей, даже обвинить в чем-то…

А Мэйда и в самом деле начала с обвинений, но они не имели никакого отношения к Поппи.

— Ну что за безобразие! — кипела она, грохнув на пол тяжеленную корзину. — Как только им не стыдно! Ведь знают же, как ему сейчас тяжело, и могли бы понять, что он просто-напросто сорвался!

— Не один раз.

— Пусть не один. Но все же знают, что он вовсе не имел в виду ничего такого! Нет, ты только посмотри — ни одна собака не приехала!

Поппи с трудом вытащила из машины следующую корзину и покатилась к крыльцу. Взобраться вверх по пандусу оказалось труднее, чем накануне, колеса кресла сейчас буксовали, разбрызгивая снежную кашу. Через пару недель тут повсюду будет жидкая грязь, но к тому времени Мика обычно клал поверх ступенек и пандуса несколько сухих досок — и даже не столько ради Поппи, сколько ради Хизер с девочками. Межсезонье в Лейк-Генри было тяжелым испытанием для всех.