Они упали на ее постель — еще открытую еще теплую. Ненасытной была Элина, буйствовала. И все жаловалась: «Мне тебя так не хватало!» Ионатан утешал любимую; и испытывал глубокую радость, утешая ее.

По прошествии многих часов, в светлый полдень, Элина прощалась с Ионатаном, за минуту перед тем еще спавшим. Он быстро оделся. Пока одевался, она его целовала; ему пришлось ее отстранить. Она долго упрашивала, настаивала, чтобы он ее все-таки отпустил. Но когда они уже стояли перед калиткой заснеженного сада, а справа и слева простирались зимние поля, Элина вдруг побледнела, ухватилась за своего друга.

— Вот я и ухожу.

— Не надо тебе к Мардуку!

— Я должна.

Элина отпустила Ионатана, бегом вернулась в комнату. Когда же снова была рядом с ним — в белой шубке, в меховой шапочке, из-под которой выбивались волосы, — она взглянула на понурившегося друга. И всплеснула руками:

— Я не могу!

Лишь после часа пути Элина перестала плакать. Увидела покрытые снегом деревья, бесконечные просторы полей. Успокоилась. Глубоко вздохнула. Почувствовала: «Здесь так красиво!» А после: «Я иду к Мардуку».

В ОРДАХ культивировались варварские обычаи. Воины голодали, ходили в мороз полуголыми, выполняли тяжелые полевые работы. Об этих их полях, изо дня в день заново засеиваемых камнями, ходила дурная слава. На них устраивались пыточные игры, в ходе которых подвергаемые истязаниям люди оказывались на грани смерти. Сперва воинов заставляли ходить босыми ступнями по острым камням. Потом — неожиданная ночная борьба с каким-нибудь силачом, который нападал на спящих. Кричащему никто на помощь не приходил; ему оставалось рассчитывать лишь на себя самого, и нередко такой поединок заканчивался смертью одного из противников, чаще всего — новичка. В ордах использовались знаки различия, но нигде не господствовал деспотический принцип безусловного послушания. Те, кто уже прошел все проверки, с мрачной серьезностью проводили собрания, обсуждали поведение новобранцев, решали, кого принять в свой круг. В присутствии членов собрания осуществлялось и так называемое «клеймение» новичков. Оно принимало разные формы, в зависимости от того, преобладали ли в орде элементы культуры, свойственные варварам или белой расе; процедура могла меняться даже в пределах одной орды: выжигание знака на груди, раздробление одного или обоих мизинцев на ногах, вышибание зубов. Иногда это делалось в потайном месте, но как правило — перед молчавшими членами собрания, в специальных лагерных постройках или в прежних увеселительных заведениях, все еще сохранявших дорогое убранство. Обычаи такого рода получили всеобщее распространение со времени переворота в Бранденбурге после окончания Уральской войны. Тогда же вошло в обиход и «долгое крещение», процедура, которой многие матери подвергали новорожденных: младенцев держали под водой до тех пор, пока распорядитель церемонии не подавал знак, что можно это прекратить. Такое «крещение» требовало многочисленных жертв и было средством избавления от нежеланных детей, особенно девочек. А еще воины практиковались в играх с увальнями — крайне опасных забавах, начинавшихся с того, что пленным выдавали не очень эффективные аппараты ближнего боя. К изумлению пленных, такие аппараты доставлялись прямо в тюрьму, и узникам разрешали превратить ее в подобие крепости. Но очень скоро узники понимали, какая участь их ждет: по ночам эти аппараты у них отнимали воины — прокрадываясь в тюрьму, охранять которую должны были сами заключенные. О побеге никто не помышлял: из-за соседства коварных воинов и из-за установленных неподалеку аппаратов дальнего боя — тучегонов, туманогенераторов, околдовывателей, испепелителей. Внезапно среди заключенных появлялся кто-то чужой: делал вид, будто хочет ознакомиться с их положением, иногда даже завязывал с ними предательскую дружбу. Но вскоре, в какой-то момент, он издавал воинственный клич, ложился животом на захваченный им невзрачный ящик, снабженный рукоятками кнопками задвижками, прошивал очередью все помещение… В больших тюрьмах дело иногда доходило до настоящих сражений. Нападавшим воинам, чтобы спастись, приходилось выпрыгивать из окон, и нередко они расплачивались за свою дерзость жизнью. Снаружи никто им на помощь не приходил.

В одну из таких тюрем, расположенную под Линденом[50]— на территории, занятой ордой, — поместили Анжелу Кастель с ее женщинами-солдатами и сколько-то других оборотней. Предводительница-мулатка не сомневалась, что будет допрошена лично Мардуком, и лелеяла смутную надежду на то, что убедит консула воспользоваться ее услугами в борьбе с Цимбо. Но Мардук не приходил. Соратниц Анжелы если и вызывали на собрание орды, то завершалось все надругательствами над ними; некоторые пленницы кончали с собой. Потом начались нападения, сперва совершенно непонятные для заключенных; в тюрьму было доставлено оружие ближнего боя. Пленным дали понять: они-де сами должны защищать свою жизнь, в случае опасности им никто не поможет. Тогда стало очевидно: орда, согласно ее представлениям, находится в состоянии войны с пленниками. Изнасилования прекратились: женщин приберегали для будущих поединков. Кастель со своими соратницами начала готовиться к войне. Через две недели ее тюрьма обрела репутацию неприступной крепости. Кастель знала, что живет под прицелом орудий дальнего боя, но понимала и то, что как раз они не должны ее тревожить. Женщины в этой тюрьме отличались величайшей бдительностью, слух о них дошел даже до отдаленных орд. Воины договаривались о совместных атаках на этот бург; многие мужчины погибали: ибо им дозволялось лишь прибегать к хитростям и убивать голыми руками, не пользуясь оружием.

Когда началась оттепель, как-то вечером на плацу перед тюрьмой появился Мардук со своими охранниками и велел вывести на проверку всех мужчин и женщин. Он осведомился о Кастель. Но, пока выкликали ее имя, сам уже пошел сквозь толпу, рассматривая заключенных, которые молча стояли с повисшими руками или кланялись ему и бормотали слова приветствия. Бледные женщины, некоторые еще вполне крепкие; дикарские южные лица соседствуют с утонченными — потомков прежней элиты; глаза у всех гневные или холодно-требовательные, реже — с отсутствующим выражением; многие делают вид, будто не узнают консула… Он-то прекрасно знает этих людей из тайных лабораторий: много лет вел за ними слежку, да и последние события подтвердили, что их главная надежда — война. Они не отреклись от заносчивых устремлений и потому сполна заслужили свою нынешнюю судьбу… Какой-то капитан шел рядом с Мардуком сквозь толпу, которая быстро расступалась, освобождая проход. Заключенные — судя по взглядам, которыми они обменивались, и по тому, как толкались плечами — боялись внезапного нападения. Но Мардук просто шагал вперед, в то время как Кастель уже ожидала его, отделившись от остальных.

— Чего тебе? — Мардук нетерпеливо дернул покрытым овчиной плечом, когда перед ним воздвиглась Кастель — маленькая, со строгим лицом.

— Ты обо мне спрашивал. Я Анжела Кастель.

Мардук, настигнутый порывом ветра, обернулся; кашляя, отошел с ней на два шага: