Инга подошла к Денису, когда мы прошли к своим партам. Я не хотела тогда поворачиваться, не хотела давать повод думать, что мне может быть интересен их разговор. Но она говорила так тихо, а Денис так решительно и отрывисто-сердито, невозможно было удержать предательское любопытство. Инга просила выйти с ней. Это единственное, что я поняла и уловила.

Отрицательный, категорично-отрицательный ответ Дениса ей не нравился, она не обращала внимание на учителя, который уже несколько раз делал ей персональное замечание, на класс, перешептывающийся и переглядывающийся.

Я вглядывалась в лицо Инги, оно ещё больше изменилось: измученное, посеревшее, исхудавшее. Тень тени. Сердце кольнула жалость. Понимаю, она поступила ужасно, отвратительно, но вот такого изнеможения вкупе с потерянностью я ей не желала и не пожелаю никогда. Никогда и никому.

А потом Инга резко выбежала. Легко, стремительно, как будто собрала все свои последние силы для такой невесомости, как будто сама собралась в невесомость! Не успев осознать, что делаю, я вскочила со своего места и хотела уже побежать за ней. Но он, невозмутимое хладнокровие, безмятежная решительность, преградил мне дорогу, не дал, не позволил покинуть класс.

Ингу потом я увидела уже такой. Заплаканной, опустошенной. На полу. На ледяном кафеле. Поломанной в прямом и переносном смысле. Ей прибежали на помощь медики, учителя. На крик обнаружившей Ингу технички выбежали и все наши.

Упала с лестницы. Оступилась, неимоверным виражом пролетела десять ступенек.

Если бы… Я бы… Всё могло быть иначе! Я злилась и винила в случившемся себя, ведь могла, могла как-то этому помешать, остановить, догнать. Что-нибудь сказать, отвлечь. Не знаю… просто быть рядом. Но я опять, снова, ещё раз послушалась Дениса. Положилась на его «нет» и сдрейфила, не довела до конца своё. В который раз его чертово влияние.

Так нельзя, это что-то уже запредельное, что-то, что не просто меняет меня, а подминает, разрывая все пределы, постоянности. Это должно было сыграть злую шутку. Что ж, самое время посмеяться, да!

Глаза опять начинают гореть. Я чувствую линзы, они мне мешают видеть, моргать. Всё чаще фокус расплывается из-за непонятно откуда взявшейся пелены.

Мы сидим друг напротив друга, Денис в удобном кресле, я на бархатном миниатюрном диванчике. В кабинете директора. Нас мягко пригласили пройти на разговор. На самом же деле приказ ещё никогда не был настолько понятен.

Нет, никто не подозревал в случившемся меня или Дениса, но те слова, что всё-таки прорывались сквозь рыдания и всхлипывания Инги, чуть было не заставили поседеть директора, который, как и все, пришёл на шум. Она винила себя, говорила что-то про карму, возмездие, что так и должно быть, что заслужила.

Я услышала своё имя, что-то про Олю, Дениса, про лезвие. Все пытались помочь Инге, не обращая внимание не её лепет, и только директор, всегда прислушивающийся к подобным несуразицам, весь изменился в лице. И вот мы сидим здесь.

Устаю смотреть на Дениса, закрываю глаза, кончиками пальцев начинаю массировать веки, чтобы хоть как-то прогнать и боль, и неприятные воспоминания. Я могла… успеть!

Чувствую, как проваливается свободная часть диванчика. Всё-таки пересел.

— Мия, поменяй линзы.

Открываю глаза и вижу протянутую упаковку тех самых, бесцветных. Мотаю головой. Нет, сама справлюсь. Может и к лучшему такое жжение, хотя бы оно отвлекает от дурных мыслей и упаднического настроения.

— Есть антисептик, возьми. Обработай руки. — Мой отказ понял не так. Или просто не принял.

Хорошо, я не гордая, могу и повторить.

— Мне от тебя ничего не нужно! — Говорю это, а левый глаз дергается и начинает слезиться. Тянусь к нему рукой, но резко останавливаюсь, и рука замирает в воздухе, где-то около подбородка.

— Сейчас будет то, ради чего всё это затевалось. Развязка. Хочешь всё пропустить?

— Ты о чём? — Вспоминаю наш разговор про правду, про «пойти до конца». — А-а-а, это вот всё часть какой-то кампании? Плана какого-то? Очередного эксперимента?

До этого застывшей рукой рисую большой круг, показывая на всё и сразу: кабинет директора, ситуацию, нашу беседу.

— Да, только не моего. — Хмурится, не нравится мой тон.

А как мне разговаривать с тем, кто, видя состояние Инги, так бездушно и равнодушно отверг её просьбу, а проще говоря — послал?! А если случится мне вот так подойти, попросить, когда-нибудь и меня пошлёт? Терпеть не могу парней, пацанов, которые могут себе позволить разговаривать с девушкой, как с безделушкой какой-то, как с грязью под ногами!

Как можно протягивать линзы мне, когда ещё недавно не дал помочь Инге? Что за Двуликий Янус?!

— Тебе совсем не жаль Ингу? — Вырывается вопрос, который всё это время вертелся на языке. — Она же твоя девушка!

— Бывшая девушка! — Исправил твёрдо, как отрезал и брезгливо выбросил за ненадобностью.

— А что бывшая девушка перестает быть человеком?!

— Ты злишься, потому что не смогла спасти. Но решившего что-то сделать невозможно спасти. — Отвечает спокойно, с тем страшным вчерашним спокойствием, леденящим душу.

— Инга упала случайно! — Не могу поверить, что Денис оспаривает несчастный случай.

На что он намекает? Неужели ему теперь везде мерещатся потерянные да сдавшиеся?

— Да, упала случайно. Но она хотела упасть.

— Как такое можно хотеть? Ты не видел, как она потом плакала? Как ей было плохо?

— Это ведь она порезала тебе запястье?

— Допустим. Какая сейчас разница?

— Инга никогда не умела быть плохой до конца. Слишком совестливая. Она ждала и хотела наказания. От тебя, от меня, от случая — неважно. Хотела и ждала.

— Нет, не может быть! — Всё ещё не хочу верить в этот бред.

Да, Инга переживала, да, она изменилась, поникла, но я была уверена, что это не из-за того случая, не из-за меня, а из-за Дениса…

— Ты слышала, что она шептала. — Слова как вердикт, обязательный для приговора.

— Она была на эмоциях… — Уже не так уверенно спорю. Добавляю только для того, чтобы не сдаться первой фразе. Белый флаг так быстро поднимать неприлично…

— Да. На эмоциях. — Соглашается. Больше ничего не добавляет, никак не продолжает, итак понимает, что выиграл.

Удивительно, Денису никогда не нужна победа любой ценой. Нечестная, унижающая и растаптывающая противника, которому становится стыдно и противно от себя. Он вот сейчас согласился, чтобы я не чувствовала себя ещё ужаснее.

— Они ненавидят нас. Кто-то тебя, кто-то меня, и в этом их промах. Разобщенность. Друг друга используют. — Говорит и смотрит на стену впереди. На болотные обои, на картину Куинджи.

Куинджи?! «Радуга»! Не может быть…