Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Так что он рассказывал-то?
На месте Ники Салаватов воздержался бы от выяснения подробностей, с ее расшатанными нервами только страшные сказки и слушать. Но хозяин — барин, хочется покопаться в прошлом — на здоровье. Говоря по правде, Тимуру и самому любопытно было.
— Ну… Вроде как сумасшедшими они становилися через одного, друг друга убивали, словно змеи какие-то, да при этом не разумели, что творят. Сказывал, что перед самой революцией случилось, что один брат другого убил и его за это повесили, потому как не просто убил — а съел, словно зверь какой. Горло перегрыз начисто, вот как! А сестра их, которая хозяйкой в доме осталась, замуж вышла за простого человека, но прожила недолго, года два али три, а потом померла от неизвестной болезни. А еще…
— Хватит! — Взмолилась Ника. — Ужасы какие.
— Вот-вот, я и говорю — страсти неимоверные. Только это давно было, а после войны на острове никто не жил. Маринка-бухгалтерша, которая на станции работает, болтала, что, вроде как остров новые русские купили, у которых денег столько, что девать некуда, вот и покупают, чего захотят. — Про «новых русских» Митрич говорил с неодобрением, видимо, в его мировоззрении избыток денег являлся скорее недостатком, нежели достоинством. — Рассказывала, что и дом там построили, на том самом месте, где усадьба стояла, наших мужиков на работы не приглашали: турок нерусских пригнали, те и отстроили за месяц. Вот ты скажи, разве ж можно за месяц целый дом построить?
— Не знаю.
— Баба, вот и не знаешь, а я тебе скажу — это не дом, а конура собачья получится, небось, и крыша течет, и полы дыбом встали, и в стенах дыры. А наши сделали б лучше и дешевше, только этим, хозяевам, разве ж скажешь? От пускай и живут. Маринка, правда, говорила, что не мужик дом строил, а баба, тогда понятно — бабы ж в работе ни черта не смыслят, им наобещай побольше, да денег стребуй, как за дворец, и будут довольные. Бабы на обещанья да цацки всякие-разные падки, что твои сороки. Эта тоже, построила дом, а приезжала только летом. Я раз видел, когда на той стороне подрабатывал. Ничего такая, видно, что не молодая, но себя держит справно. Кругленькая, ладненькая, в платьице белое вырядилась, шляпка с этими…
— Оборочками?
— Фиг их знает, может, и оборочками. Туфли модельныя, на каблуку таком, что не понятно, как она стоит. В таких туфлях только по песку и гулять. Сразу видно, что городская, но вежливая, а с нею парень был, сын, наверное, так они вдвоем и ездили. В этом году, правда, никого не было. Парень приезжал, а дамочка нет. Видать, случилося чего… О, вон и остров ваш показался, недалече ужо. Только с этой стороны через камыши придется. — Предупредил Митрич. — Как до причала добраться, я не ведаю, так что сами сдюжеете.
Ника ничего не ответила, и Тимур промолчал, обдумывая новую информацию. Хотя, какая это информация — так, сплетни деревенские.
Мой дневничок.
У нас получилось. Добыть снимки оказалось до смешного просто. Алик думает, мы только и способны, что колоться да трахаться. Представляю, в какое бешенство он придет. Снимки и негативы я уничтожила. Завтра обрадую С.
Доминика
Остров зарастал камышом. Во всяком случае, с лодки казалось, что мы плывем в одну большую камышовую кучу, над которой возвышалась темная стена леса. А в лесу, значит, меня ждет дом. Лодка раскачивалась, я сидела, вцепившись в борта, Митрич бодро орудовал веслами, а Салаватов дремал. Вот же истукан, ничем его не прошибешь. Остров приближался, лодка нырнула в камышовые заросли, этакое живое серо-зеленое море, которое раскачивается, шелестит на ветру, поет тонкими голосами, того и гляди, слова разберешь.
Я ожидала, что за камышами откроется берег или причал какой-нибудь, но лодка царапнула дном о камни, и перевозчик скомандовал:
— Приехали, вылазьте.
— Куда?
Слева камыши, справа камыши, сзади и спереди тоже камыши, а внизу вода. Где-то впереди виднеется худосочная полоска берега, но до него же добраться надо! Здесь, может, и глубоко, но мочить ноги не хочется, а вещи как перенести? Чемодан на руки не подыму, не для того я чемодан с колесиками покупала, чтобы его на руках таскать. Интересно, если его в воду бросить, что будет? Утонуть, может, и не утонет, пластик легкий, а вот вещи стопроцентно вымокнут.
— Вылазьте, вылазьте, — торопил Митрич, — мне еще назад ворочаться надо.
— Идти-то куда? — Поинтересовался Салаватов.
— Да прямо пойдете, к берегу-то, ям здесь нетушки, быстренько дойдете. А до дому как не знаю, не ходил по острову. Дурное место, ой дурное…
— А камыш?
Коленчатые стебли и узкие листья казались угрожающе-острыми.
— Чего камыш, чего камыш-то? — Заволновался дядька. — Он чай не покусает. Не покусает, чай, камыш-то.
— Ближе никак? — Поинтересовался Тимур.
— Так земля ужо, лодка не поплывет.
Действительно, земля же, на лодке по земле плавать глупо и неудобно, придется, видимо, ножками. Впрочем, называть ЭТО землей было чересчур оптимистично. Черная грязь, жадно хлюпнув, проглотила ноги. Господи, холодно-то как! А мои босоножки, что с ними станется? Явно — ничего хорошего. Здравый смысл, однако, намекнул, что лучше уж с парой босоножек распрощаться, чем ногу о какую-нибудь корягу распороть. Убью Салаватова. Хотя, причем он здесь, это ведь моя идея, ну, не совсем моя, и совсем даже не моя. А Тимур умница, вон, чемодан подхватил, легко, словно сумочку дамскую. Но, если уронит его в грязь — точно убью.
— Иди за мной. — Приказал он.
— А ты что, Сусанин, да?
Настроение упало до критической отметки, еще немного и взорвусь. Куда я иду? За чем иду? За кем, в конце концов, иду? Тут еще нечто скользкое коснулось. А если это змея?
— Змеи в грязи не живут. — Назидательно заметил Тимур. Оказывается, все это время я вслух разговаривала. Идиотизм. Но вот камыши расступились, и мы вышли-таки на сушу. Ура три раза. Главное теперь на ноги не смотреть, будем надеятся, в доме наличествует горячая вода. Впрочем, я уже и на холодную согласна, лишь бы поскорее добраться. Салаватов на прилипшую к ногам грязь не обращал внимания. Смешно. Кажется, где-то в Америке существовало племя черноногих, думаю, Салаватову там сразу место вождя предложили бы.
— Куда теперь?
— Вперед.
Это как в песне, значит? Вперед, вперед и только вперед, ни шагу влево, ни шагу вправо. Ладно, главное, что из грязи выбрались.
