— Глупости!

— Отчего же? Никогда нельзя быть уверенным в другом человеке. Порой случается, что те, кого мы любим больше жизни, предают. Что уж говорить об остальных? Что говорить о человеке, который потерял годы жизни, страдал, быть может, терпел унижения…

— Я сейчас заплачу. Слушай, где он был, когда мы адвоката искали, а?

— Не мешай. — Попросил Тимур, и Сущность послушно замолчала. От прочувствованной речи Марека хотелось смеяться, неприлично ржать во весь голос, чтобы аж слезы на глазах выступили. Это ж надо было придумать: «страдал, терпел унижения». Такое ощущение, будто речь идет не о банальном уголовнике, а об известном революционере, радетеле за народное благо, которого царская охранка упрятала «во глубину сибирских руд» на веки вечные.

— Кто знает о потаенных мыслях, что скрываются за его вежливостью.

— Тимур не причинит мне вреда. — Ника сердилась, ее раздражение, прикрытое вежливыми словами, походило на острые колючки, спрятанные между нежных розовых бутонов.

— Виноват. Не судите строго рыцаря, который осмелился нарушить покой вашего существования с единственной целью: спасти прекрасную даму ото всех опасностей сразу. Но, — о горе! — поблизости нет ни одной опасности, что же делать рыцарю?

— Поэт! — Завистливо вздохнула Сущность.

— Придурок. — Успокоил ее Салаватов.

— Но опыт подсказывает, что порой под золотым руном овцы может скрываться волчий оскал. Прежде чем моя принцесса метнет молнию, которая, вне всяких сомнений, сожжет мое сердце, умоляю: пусть она еще раз подумает.

— Над чем? — Похоже, Ника совершенно запуталась в обилии поэтических образов. Интересно, как Марек выпутается? Впрочем, выпутается, он скользкий, как спагетти в сливочном соусе, найдет способ убрать соперника с острова и сохранить при этом собственное лицо. Вот Марек откашлялся, словно кандидат в президенты, который на последнем публичном выступлении собирается обратиться к народу с речью, что повергнет всех соперников в прах, а его вознесет к престолу. Тьфу, что за напасть, эти образы-сказки и длинные предложения, оказывается, заразны.

— Тимур… Я, конечно, понимаю, что вас с ним многое связывает…

— Тебе такое, небось, и не снилось.

— Но, Ника, милая, хорошо подумайте, уместно ли его присутствие здесь. Я бы так хотел познакомиться с вами поближе… — Намек прозвучал весьма и весьма двусмысленно. Салаватов даже зажмурился от ярости. Красная пелена перед глазами — предупреждение. Еще одно слово в том же духе, и Тимур, наплевав на все возможные последствия, разорвет этого дамского угодника на клочки.

— Думаю, нам найдется о чем поговорить, что рассказать друг другу. Ваша мать… Моя мама… Она была удивительной женщиной, она постоянно помнила о вас, и мне очень хотелось бы, чтобы ты…

— Он уже и на «ты» перешел!

— Чтобы ты… — Марек продолжал разливаться соловьем, — узнала ее так же хорошо, как знал я. Но присутствие этого… господина странным образом на меня действует. Я изо всех сил стараюсь не замечать его придирки, но хамское поведение, эти откровенные взгляды, которые он бросает на тебя, словно на какую-то девицу с непотребного квартала… Я не в состоянии обуздать собственную ярость. Прости, Ника, но, если он останется, я вынужден буду уехать, ибо не хочу оскорблять тебя пошлой дракой.

Воцарилась тишина. Слышно было, как тяжело, натужно гудит шмель, пытаясь сесть на розовый цветок клевера. Шмель был тяжелый, а цветок наоборот, маленький, какой-то недоразвитый, и на тонкой ножке. Стоило полосатому шмелиному телу перенести свой вес на цветок, как тот начинал раскачиваться из стороны в сторону, точно пытаясь стряхнуть насекомое. Шмель тут же взлетал и повторял попытку.

Сейчас Ника скажет Мареку, чтобы он убирался домой, подальше от деревянного дома, зеленой лужайки и толстого шмеля вместе с полюбившимся ему цветком клевера. На острове наступит мир и покой.

— Я… Я попрошу его уехать. — Сказала Ника, и Тимур почувствовал себя шмелем, у которого земля уходит из-под ног.

— Завтра. Хорошо?

Она у этого козла еще и разрешения спрашивает? Да выставить его надо пинком под зад, чтобы не крутился под ногами!

— Поумерь пыл, выставляют не его, а тебя, чтобы ты не оскорблял своим присутствием тонкую душу господина Егорина.

— Иди к черту! — Посоветовал Тимур, то ли сущности, то ли Мареку, то ли себе самому, и, развернувшись, зашагал прочь от дома. Услышанное следовало обдумать в тишине и спокойствии.

— А потом вернуться и начистить рыло этому типу. — Согласилась Сущность.

Мой дневничок.

Алик пришел в ярость. Он что-то подозревает, но доказать ничего не докажет: кроме нас с Викой на базе куча народу, пусть-ка докажет. Правда, эта скотина ударила меня безо всяких доказательств, но ничего, мы еще сочтемся.

Доминика

Тимур к Мареку отнесся с подозрением, граничащим с откровенной враждебностью. Я уже жалела, что позвала Салаватова с собой, пусть бы в деревне дожидался, ничего с ним не стало бы, а то маячит на горизонте с мрачной рожей и бросает на бедного Марека испепеляющие взгляды. На грубость нарывается, честное слово.

Впрочем, Марек тоже хорош, дождавшись Тимурова ухода — кажется, тому приспичило остров осмотреть, начал разговор. Сначала я готова была говорить с Мареком о чем и о ком угодно, красивый, воспитанный, не то, что некоторые, да и любопытство мучило, но потом оказалось, что Егорин может быть пренепреятнейшим собеседником. Ну, с какой стати он к Тимуру прицепился, все выспрашивал, кто да что. И подозрения эти. Мне они казались глупыми, надуманными, притянутыми за уши.

С другой стороны… С другой стороны, если подумать… Почему я вдруг и сразу начала доверять Салаватову? Хоть убей, не помню, когда я решила, сама, без подсказки «призрака», что Тимур достоин доверия. Помню, как ненавидела. Крепко, до головных болей и истерик. Как клялась убить, а потом вдруг поняла, что смерть — слишком мягкое наказание. Как разрабатывала план, каждый день, каждый шаг продумывала, проживала, пробовала на вкус, перекраивала по тысяче раз. Доживала план до финала и радовалась, радовалась, радовалась, как сумасшедшая. Разве такая ненависть может исчезнуть?

Выходит, что может. Испарилась, точно спирт из открытой бутылки. Но когда это произошло?

Не знаю. Не помню.

Мысли, описав круг, вернулись к первоначальной проблеме. Интересно, Салаватова можно считать проблемой или нет? Наверное, можно.

А, что, если Марек прав? Что, если все эти «звонки» с того света — дело рук Тимура. Этакая изощренная месть. Салаватов лучше, чем кто-либо другой знает мои слабые места.

Нет, не правда. Марек клевещет, а я слушаю.

Но зачем ему наговаривать на человека, которого он видит впервые в жизни. Или не впервые? Что я знаю о Мареке кроме того, что он сам о себе рассказал?

Так, стоп!