И все-таки — почему-то мне и Полине это не помешало.

Если захочешь, и в град пойдешь, и в метель. Правда, лишь ради немногих решишься на такие подвиги. Ник явно не станет жертвовать собой, чтобы меня увидеть. А вот я? Была бы готова принести себя в жертву? Ради Ильи — пожалуйста. Ради мамы и папы, ради девчонок — тоже. А ради него?

Может быть.

Мы с Полинкой подошли одновременно. Быстро обнялись, сцепившись зонтами. И потом, смеясь, пошли искать место, где можем посидеть. Впрочем, институтские окрестности мы знаем неплохо, так что и искать долго не пришлось.

— Какую хочешь пиццу?

Полинка сказала, что не против перекусить. Так что мы завалились в ближайшую пиццерию. Народа здесь было немного — занята от силы треть столиков, в большинстве своем люди сидят возле стен, чтобы заряжать ноутбуки.

А мы, не сговариваясь, заняли место около окна, как будто всё никак не могли насмотреться на дождь. Нашли друг друга, такие драматичные.

Мой Илья — фанат пепперони. Каждый раз, когда мы вдруг заказываем пиццу на дом, он вопит громче всех. А я для меня пепперони слишком солёная.

Мы остановили выбор на «Цезаре» в надежде, что листья салата окажутся такими же симпатично-зелеными, как на картинке. Милая девушка на кассе сказала, что пицца будет готова минут через двадцать. Так что мы с Полинкой расселись друг напротив друга, слегка взбудораженные тем, что встретились впервые за долгое время.

— Так давно не виделись с тобой вживую! — заметила я.

— Всё лето общалась с молодыми людьми? — Полинка хитро взглянула на меня.

Хотелось улыбаться, и смеяться, и чуть-чуть даже прыгать. Не знаю, откуда во мне вдруг проснулась такая игривость.

— Ага. Илью учила мыть посуду сразу после того, как поешь, но он так и не научился. Зачем, когда есть сестра-посудомойка? Еще с Пашей виделись вчера, забрали, кстати, твою книгу, сейчас отдам!

Глаза у Полинки округлились:

— Подожди. С Пашей? С нашим?

Я отчего-то была уверена, что говорила девчонкам о наших прогулках. Так что вопрос Полинки поставил меня в тупик.

— Да. А я не рассказывала?

Подруга медленно покачала головой из стороны в сторону и заметила:

— Даже не намекала, Ника.

В общем, я выложила всё как есть. Казалось, что времени до пиццы предостаточно. Но рассказ затянулся, так что к тому моменту, как я начала рассказывать про признание, мы с Полинкой уже держали в руках по кусочку пиццы. Ароматному, между прочим, кусочку, от которого пахло курицей, помидорами и сыром, аж слюни текли.

Я думала, Полинка удивится.

Но она лишь пожала плечами:

— Я так и думала.

Полинка со спокойным лицом откусила пиццу — лист салата уместился в рот лишь со второй попытки. Зато я свой кусок едва не выронила. Вот тебе раз.

— Почему вы всё так думали?

— Он постоянно вьется вокруг тебя. И смотрит слишком красноречиво.

— Обычно он смотрит, как на всех, — пробубнила я.

— Так что ты ему ответила?

Я так старательно пыталась стереть из памяти всё слова, произнесенные после признания, что не сразу нашлась с ответом.

— Сказала, что ничего не могу сказать. А он сказал, что мы можем остаться друзьями. — Я отвернулась к окну. — И вот вчера пытались общаться как обычно, но я ведь знаю, что он что-то там ко мне чувствует. И не могу воспринимать его, как друга.

— Значит, и не нужно, — Полинка вздохнула.

— Но почему?

— Тебе ведь нравится тот мотоциклист.

Полинка подхватила новый кусок пиццы. Она сейчас так была похожа на француженку — тельняшка, прямые темные волосы, красная помада, которая намертво прилипла к губам. Да еще и этот серый дождь за окном.

— С ним отдельная история, — попыталась улыбнуться, но получилось плохо. — Лучше ты мне скажи. Я нечаянно разглядела название твоей книжки. В подарок берёшь? У тебя завелся знакомый программист? Жду историй.

А вот у Полинки классная улыбка получилась.

— Нет, для себя. А подсматривать нехорошо…

— А там упаковка целлофановая, прозрачная, — оправдалась я. — Но это ведь совсем не по нашей области.

— Зато интересно. Может, я все же больше технарь, чем гуманитарий?

— С чего это ты вдруг решила, что ты технарь? Они же все чудики. — Что-то тут было нечисто, я сердцем чуяла. — Взять хотя бы моего Илью. У него так вообще изолированный мир, расположенный где-то в другой системе галактик. Наверное, на него насмотрелась? — попыталась пошутить.

— Да, насмотрелась на твоего Илью.

Игривость вдруг куда-то испарилась, и взгляд у Полины стал серьезным. Она продолжила:

— Я бы не стала рассказывать… Но раз у нас сегодня день откровений, и, поскольку я тебе доверяю… да. Насмотрелась.

— Что это значит? — Конечно же, я всё поняла сама. Но не сразу — потребовалось несколько секунд, чтобы осознать это внезапное откровение: — Тебе нравится Илья?

— Нравится.

Пришла Полинкина очередь всматриваться в дождь за окном.

— Никогда бы не подумала…

— Ты Пашу не заметила, — напомнила Полинка. — А я, наверное, еще более скрытная, чем он. — Чуть-чуть помолчав, она добавила: — Ты первый человек, кому я про это сказала. И, надеюсь, последний.

— А Илья?

— Что Илья?

Полина покраснела. Ее лицо вдруг показалось мне совсем белым — выделяются лишь темные глаза, красные губы и румяные щеки, как будто она пару часов гуляла на морозном воздухе.

— Ему ты не хочешь об этом сказать?

И тут же я вспомнила, как доказывала Пашке, что никогда и никому не признаюсь в любви, если не буду на сто процентов уверена, что меня не отвергнут. И вот, пожалуйста, переобулась на лету. Испугалась самой этой мысли — испытывать чувства, но при этом молчать.

Выходит, Пашка всё же был прав. А я ошибалась. Почему-то в последнее время так часто приходится осознавать свои ошибки.

— Мне достаточно того, что он просто есть, — Полинка помотала головой. — И ничего мне от него не нужно.

— Но как же так? — спросила я. Голос прозвучал неожиданно тихо. — Может, у вас могло бы что-то получиться? Он ни с кем не встречается, иначе я бы знала. Но… — И все еще я никак не могла полностью осознать Полинкино признание. — Вы ведь с ним даже не разговариваете. Только обмениваетесь колкостями.

— Поэтому я и говорю — не нужно ему об этом знать. Мне понравился образ. — Она во всем любит четкость и даже сейчас попыталась рационально объяснить свои чувства. — А образ — это еще не человек. Может, это и вовсе такая подсказка? — Полинка взглянула на меня. — Я в нем увидела тот идеал, которым сама хочу стать.